Секс, трава, виагра
Шрифт:
И он, затушив окурок, потопал домой.
Следующий праздник был 8 марта. Как обычно, созвонились за несколько дней до даты, уточнили, где встречаемся и куда пойдём. Договорились на вечер у нас. Но накануне праздника Настя позвонила и сказала, что её внезапно поставили на рейс в Гонконг. И она восьмого в ночь летит. Когда вернётся, мы обязательно встретимся вчетвером. А пока без неё.
Но без неё мы собираться не стали. С утра поздравили мою жену, затем с Виктором отправились с цветами и шампанским в банк, налоговую и торговую инспекцию. Обычный маршрут частного предпринимателя в те годы в Международный женский день 8 марта.
На следующий день после праздника мы с Виктором встретились у нас в офисе и собрались ехать в Москву по делам. Мы пили традиционный утренний кофе, когда открылась дверь и вошла моя жена. Лицо у неё было белого цвета.
– Настя разбилась. Над Уралом. Самолёт упал, – прошептала она.
И всё. Мир поменялся. Стал серым. И стало очень больно. Больно от потери близкого человека.
Следующие дни были, как в тумане. Мы что-то делали. Ездили за цветами. Помогали с поминками. Что-то делали, что-то говорили. Виктора я видел только один раз, на кладбище. Он стоял в стороне от всех, небритый, с провалившимися глазами, и курил. Я подошёл к нему, спросил, не хочет ли он попрощаться.
– Зачем? – устало ответил он. – Там же цинковый ящик. Даже смотреть не на что. Только цинк. А ящик мне и отсюда отлично видно.
Я постоял рядом с ним. Помолчал. Потом меня кто-то окликнул, и я ушёл. А он остался стоять, опершись об ограду чьей-то могилы.
Я с ним встречался по работе ещё несколько раз. Но о Насте мы не говорили. Я не решался, а он был молчалив и беседы вёл или о работе, или о погоде. Затем я с женой уехал в Чехию, а он остался в России.
Прошло двадцать лет. За это время в моей жизни поменялось очень многое. Новая страна, новые друзья, новые знакомства. С Родиной связывали только родители и родственники.
И вот однажды летом я на машине поехал в тот город, где мы раньше жили. На своей Октавке добрался до Бреста, простоял там десять часов, потом переночевал в Минске и с утра рванул на Москву. По кольцевой объехал её и после обеда был уже в Серпухове.
За два дня переделал все дела, навестил родственников, раздал гостинцы. Съездил с родителями Насти на её могилу. Вспомнил про Виктора. Вернувшись в город, поехал к нему домой. Дверь мне открыла незнакомая женщина. Как оказалось, свою однокомнатную квартиру он продал, переехал в дом в пригороде. У женщины был его адрес, и она мне его дала.
Я поехал по адресу, уже не надеясь, что встречусь со старым товарищем. Но оказалось, что он был дома. Постаревший, почти лысый. Показал дом, провёл меня на кухню. Сели за стол.
– Выпьешь?
– Я не пью.
– Я тоже. Сердце пошаливает. Жена не велит.
– Что за жена? – спросил я. – Я её знаю? Местная?
– Нет, – ответил Витька, – не местная. В командировке в Ташкенте познакомился. Зовут Анна. Она сейчас с дочкой к бабушке поехала. Может, чаю попьём?
– Давай, – согласился я.
Попили чаю. Как в старые времена. Посидели.
– Как дочку-то зовут? – спросил я.
– Настя, – ответил Витька и тут же добавил: – Жене имя понравилось, а я был не против. Вот и назвали Анастасией.
Помолчали.
– А другую Настю, ту, нашу, помнишь? – спросил я.
– Конечно, помню, – ответил Виктор, – я иногда к ней на могилу заезжаю. Посижу, помолчу. Там тихо, птички поют. Можно отдохнуть от суеты нашей.
Он замолчал. Налил ещё чаю. Глаза его стали похожи на те, двадцать лет назад, когда он признался мне в любви к Насте. Посидели ещё с полчасика. Я рассказал о себе. Потом засобирался. Он проводил меня до калитки. И, уже прощаясь, вдруг тихо мне сказал:
– Знаешь, Вадим, она мне до сих пор снится. Реже, конечно же, не как в первый год. Тогда каждую ночь один и тот же сон. Стоим мы в её комнате, держимся за руки. Я говорю ей, что люблю её. А она улыбается. И потом я просыпаюсь.
– Вить, а жена твоя? Она знает? – спросил я.
– Нет, я ей не рассказывал. Аня, она хорошая. Она любит меня. Я её. У нас дочка растёт замечательная. Выпускной год вот следующий будет. У нас всё нормально. Дом вот купил. Всё хорошо.
– Рад за тебя, – искренне сказал я.
– Спасибо, ответил он, – вот только я до сих пор не знаю, что бы мне Настя ответила. До сих пор мучаюсь. Да или нет? Глупо, конечно же, и не важно сейчас. Но вот снится иногда, и я думаю, что бы она мне ответила, если бы была живой?
Я не нашёлся, что ему сказать. Молча пожал руку. Сел в машину, поехал. А он остался стоять у калитки.
Ольга
Его жена и до рождения дочери была, мягко говоря, не худенькой. А после родов раздалась вширь. И при своём маленьком росте превратилась в кубышечку. С четвёртым размером груди. А ему нравились худые. И молодые. И размерчик первый, максимум второй. И Николай не придумал ничего лучшего (пока жена была в роддоме на сохранении), как отправиться на поселковую дискотеку под Питером. Где благополучно и снял 16-летнюю девчонку по имени Оля, смешливую и доступную. И как-то так получилось, что рождение дочки он отметил с ней же, притащив её к себе домой. Где их и застукал тесть, внезапно решивший отметить рождение внучки с зятем. Отметил. Синяком под глазом у Коли, который они потом объяснили резко открытой дверью и алкогольным опьянением. Был скандал, но тесть ничего дочери не рассказал, взяв с Николая слово больше баб в дом не водить.
Коля своё обещание выполнил. В дом не водил. Приходил сам в дом к Ольге. Её мамаша понятливо улыбалась и уходила то в магазин, то к подруге. Часа на два каждый раз. Жили они в убитой двухкомнатной панельке на улице с названием Поэтический бульвар. Квартира была грязная и неубранная. Обои последний раз клеили году так в 66-м. Ну а плиты ПВХ на полу были раритетом советских времён. Но Николай на это мало обращал внимания. Он приходил туда за Ольгой, за её молодым и гибким телом. И наслаждался им, пока было можно. Ольга тащила его в кровать и жарко шептала в самое ухо: