Секс. Любовь. Свадьба

Шталь Шей

— Нет, они могут это делать, Ноа. — Келли переходит от стола в кухню, чтобы закончить приготовление завтрака. — Ведь неспроста организация называется товариществом собственников, и мы согласились на их условия, когда покупали этот дом.

Я ставлю чашку с кофе на стол.

— Ну, это просто тупо. Трава не такая уж и высокая.

Келли указывает на наш двор.

— Минимум восемь дюймов.

— Она говорила тоже самое.

Естественно, я получаю от Келли подзатыльник.

— Заткнись.

Уловили

нотки юмора в ее голосе? Я — да. Келли не ненавидит меня, так что вполне вероятно, что сегодня мне что-нибудь перепадет.

Оливер, которого я не заметил, присаживается рядом со мной и спрашивает:

— Что это значит?

Посмотрев на него, я понимаю, что у меня, вероятно, проблемы. Если вы посмотрите на Келли, которая сейчас жарит на кухне блины, то заметите, что у нее такое выражение лица, которое буквально кричит: «Выбирайся из этого дерьма, чувак».

Я притворяюсь типа «я тебя не слышал», чтобы выиграть время, и, подумав, добавляю:

— А?

— То, что она сказала… Что это значит?

— Это значит ровным счетом то, что она сказала, — вру я.

Оливер хмурится, когда наливает слишком много молока в миску с хлопьями.

— Я не понимаю.

— Забудь. — Я двигаюсь ближе к нему. — Ты хорошо ведешь себя с сестрой?

Он пожимает плечами и опускает ложку в хлопья.

— Если «хорошо» означает не говорить с ней и не бить ее, тогда да.

Я закатываю глаза.

— Так вот, приятель, Джейсон рассказывал мне о рыболовецком судне, на которое он каждый год берет с собой мальчишек. Хочешь поехать со мной?

Взгляд Оливера загорается.

— В самом деле? Как раньше, только я и ты?

— Ну, Джейсон и близнецы тоже там будут, — отвечаю я, когда Хейзел садится напротив своего брата, а рядом с ней появляется полная тарелка с блинами, которые она, скорее всего, не доест.

Оливер смотрит на Хейзел, но ничего ей не говорит.

— Но ее-то там не будет, да?

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не нахмуриться. Меня беспокоит то, что он так сильно ненавидит Хейзел, и я не могу понять почему. Еще год назад ничего подобного не было. Конечно, у Хейзел, как и у всех детей, есть неприятные черты характера, но все, чего она когда-либо хотела, — это быть похожей на Оливера. Она обожала Мару, но Оливер — ее старший брат. Поэтому она боготворила его, даже если он вел себя с ней как придурок в девяноста восьми процентах случаев. Он должен защищать младших, однако после смерти Мары совсем отдалился от своих братьев и сестер.

Теоретически я думаю, что понимаю, почему так. Что-то похожее произошло, когда мой черный лабрадор Эдди родила щенков. В тот год их было пятеро. Четыре девочки и один мальчик. Мальчик был самым младшим из помета и почти сразу умер. После его смерти Эдди не обращала никакого внимания на своих щенков. Чтобы спасти бедняг, мне пришлось кормить их из бутылочки, и я помню, как тогда не мог поверить, что она просто взяла и отвернулась от своих

щенков, пока те умирали.

Теперь, когда сам потерял ребенка, я немного лучше осознаю случившееся и думаю, что отчасти, возможно, именно это и делает Оливер. Он отстраняется из-за того, что испытывает сильную боль. Ему было восемь, когда умерла Мара. Уверен, он помнит все подробности того, как провел с ней то утро. Все произошло так быстро, что, думаю, он по-своему скорбит из-за этого, просто он настолько похож на меня, что из него клещами ничего не вытянешь. Может быть, выходные наедине с ним пойдут на пользу.

— Вот дерьмо! — вскрикивает Келли, отпрыгнув от сковороды и обхватив свою руку.

— Мама сказала «дерьмо»! — хихикает Хейзел, поглаживая кота, сидящего рядом с ней.

— Фу-у, дерьмо, — хихикает Севи, расположившись на полу в ногах у Келли. — Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

Тут же взглядом я ищу Фин, гадая, будет ли «дерьмо» следующим словом, которое она произнесет. Нет. Ей плевать на все. На ее тарелке лежит блинчик, и она запихивает его в рот.

Я смотрю на Келли, чтобы убедиться, что с ней все хорошо.

— Ты в порядке, дорогая?

Жена подставляет запястье под струю холодной воды.

— Да, просто обожглась.

После завтрака я собираюсь на работу. К счастью, сегодня пятница. Пока я не успел выйти за дверь, Келли, шлепая по холлу босыми ногами, останавливает меня.

— Так ты серьезно?

— По поводу? Что не буду косить газон? Абсолютно. Нахрен эту леди из ТСЖ.

Жена хмурится, покусывая пальцы.

— Нет, я не о том. Но мы поговорим об этом позже. Я имею ввиду рыбалку с Оливером.

Я беру ключи со столика рядом с дверью.

— Да, я серьезно.

— Не обещай ему того, чего не выполнишь.

— Не буду.

Знаю, вас передернуло. Надеюсь, сыну не придется снова вызывать «Убер». На лице Келли читается облегчение, она расслабленно опускает плечи.

— Спасибо.

Я наклоняюсь, прижимая ее к своей груди.

— Скажешь мне спасибо сегодня вечером. Как насчет того, чтобы вместе поужинать?

Ее взгляд загорается.

— Правда? Как? Только мы? Без детей?

Я подмигиваю и целую изгиб ее шеи.

— Давай оставим их, — шепчу я и нежно облизываю ее кожу.

По телу жены пробегает дрожь. Келли отстраняется, но в ее усталых глазах горит огонек надежды.

— Посмотрим, смогу ли я найти няню.

Еще до того, как Мара заболела, каждый вечер пятницы мои родители присматривали за детьми, чтобы я и Келли могли где-нибудь отдохнуть. Обычно выход в свет для нас означал секс в машине по дороге в ресторан, а затем еще один по дороге домой, потому что после рождения Севи дома секса просто не было. Первый год своей жизни сын спал в нашей постели. Знаю, я относился к тем родителям, которые утверждают, что никогда не позволят ребенку спать в своей постели. Но когда ваш ребенок плачет так, словно его убивают, вы очень быстро меняете свое мнение ради нескольких часов сна.