Секс. Любовь. Свадьба
Шрифт:
— Есть причина, по которой я выхожу замуж за одного из них.
— Боже мой, ты ужасна. — До сих пор я не задумывалась об этом, но с сегодняшнего дня у нас с сестрой снова будет одна и та же фамилия. — Зачем тебе это?
— Затем. Ноа всегда был этаким загадочным спортсменом, которого все с детства любили, включая тебя, и как твоя младшая сестра я думала, что он был самым крутым парнем на свете. — Ее ярко-голубые глаза блестят от любопытства. — Я правда хочу посмотреть это видео.
— Ужас. — Я отталкиваю ее, потому что знаю, к чему все это ведет. — Ни за что.
Быстро протянув руку,
— Не жадничай. Дай посмотреть!
— Нет. — Я вырываю у нее телефон и держу его над головой. Жаль, что Келси выше меня, и мне это не помогает. — У меня нет видео. Оно у Ноа.
Сестра прищуривается.
— Чушь собачья.
Смеясь и борясь, мы падаем на пол кухни, потом, тяжело дыша, откидываемся на спину.
— Поверить не могу, что ты хочешь посмотреть это видео. Все было так неловко и неуклюже.
Келси едва сдерживает смех.
— Тогда почему ты это сделала?
— Не знаю. Он подумал, что будет весело, а я не стала возражать после того, как мы распили бутылку «Сангрии», и следующе, что я помню, — поза шестьдесят девять.
Сестра смеется.
— Знаешь… — она замолкает, раздумывая над чем-то. — В ту ночь я была в сарае…
Ее голос затихает, а я лежу в недоумении. Но мне неинтересно, о чем идет речь, потому что я точно знаю, что она имеет в виду. Та ночь часто всплывает в разговоре между нами, потому что именно в ту ночь я потеряла девственность с Ноа. Я всегда говорила, что это будет он, и знала, что так будет. Мне было шестнадцать. Поэтому, когда он заставил меня пойти с ним на свидание и отвел в сарай своих родителей, я позволила ему это.
— Что ты там делала? — кричу я. — Это сарай его родителей.
Сестра морщит нос.
— Я пришла, чтобы вернуть седло, которое одолжила.
Я краснею от смущения. Тогда Ноа фактически прижал меня к стене.
— Ты что-нибудь видела?
— Только его голую задницу. И могу добавить: она очень хороша. Но было довольно темно. Думаю, я больше слышала, чем видела. — Она хихикает, а затем садится. Протянув руку, Келси помогает мне подняться с пола.
Я засовываю телефон в задний карман джинсов.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?
Сестра пожимает плечами и пытается привести волосы в порядок.
— Думаю, это мой маленький секрет.
— Ты такая странная.
— Я знаю. — Келси улыбается, сжимая мои плечи. — Теперь извини, но мне пора готовиться. — Как только она оказывается у двери, то улыбается и спрашивает: — У тебя точно нет видео?
Я закатываю глаза.
— Да.
Келси уходит наверх со своими подружками, а я захожу в семейную комнату. Выглядываю в окно с видом на поле в поисках своих детей. Они гуляют с Грейс и ее сестрой, тетей Линдой, которая к тому же является матерью жениха. Крохотный городок. Может, ей и кажется странным проводить здесь свадьбу, но дом родителей Ноа на озере Трэвис — место, где проводилось много свадеб, в том числе и наша. Естественно, моя сестра хотела, чтобы ее свадьба тоже состоялась здесь, и родители Ноа любезно согласились.
Я внимательно разглядываю маленьких человечков, которых создала вместе с Ноа, вспоминая о нашей свадьбе, моем животе на пятом месяце
— Тяжелый денек? — спрашивает кто-то позади меня.
Я оглядываюсь через плечо и поворачиваюсь, плотнее закутываясь в халат. Из всех людей в мире это оказался гребаный Маверик. Мои щеки пылают, а сердце бешено колотится в груди, когда он присаживается на диван, стоящие возле меня, и смотрит, ожидая ответа.
— Можно и так сказать.
Он совсем не знает, какой сегодня долгий выдался день. Мое сердце продолжает колотиться в груди, глаза горят от того, что я долго не моргала.
— А свадьба еще даже не началась. — Он смеется, а затем обращает внимание на мой внешний вид. — Ты что, выпила?
— Моя младшая сестра выходит замуж. — Пользуясь случаем, я рассматриваю его. Он выглядит не как школьный бейсболист, которому я отдала часть своего сердца. — Так что да, я выпила.
Вздохнув, я сажусь рядом с ним, наконец понимая, что вчера имел в виду Ноа, когда упомянул, что возвращение сюда сделало все только хуже. Так и есть.
— Это место, этот город. Воспоминания, понимаешь.
— Что случилось?
Я смотрю на Маверика. Знаете, тем взглядом, которым вы смотрите на человека, когда он спрашивает вас о чем-то, но в глубине души и так знает ответ.
Маверик вздыхает и морщится.
— Извини, я просто подумал… я не знаю, зачем спросил. Просто мне показалось, что проще спросить о том, что случилось, чем сказать: «Эй, соболезную о потере Мары». — Качая головой, он выдыхает протяжно и медленно, как будто ему жаль. — Не понимаю, как вы это делаете.
— Что делаем?
Он выжидающе смотрит на меня. Мне следует что-то сказать, что угодно, но я не знаю, что именно. Я часто слышу подобные фразы от тех, кто никогда не испытывал такой боли. Они всегда говорят: «Я не знаю, как вы это делаете».
По правде говоря, родители, потерявшие ребенка, ничего не делают. День за днем. Это лучший ответ, который я могу вам дать. Я чувствую, что мой рот открывается, но слова так и не приходят в голову. Однако мне требуются все силы, чтобы не сломаться и не заплакать при мысли о Маре и своей постоянной борьбе за то, чтобы держаться. Не хочу, чтобы все это видели. Особенно те, кто кричит о том, как они соболезнуют твоей потере.
— Я просто имел в виду… — Лицо Маверика искажается, словно на мгновение его что-то расстроило, а затем снова приобретает спокойное выражение. — Не могу вообразить, через что тебе пришлось пройти. Я смотрю на своих дочерей и даже представить себе не могу, какую боль переживаете вы с Ноа.
Я часто слышу это заявление с тех пор, как умерла Мара. Люди смотрят на мать и думают, что поскольку у них тоже есть ребенок, то, должно быть, они понимают твою боль лучше всех. Кажется, что в некотором смысле в этом есть доля правды, но не для Ноа. Мара была его дочкой. Его первенцем, и он пережил ее уход так же тяжело, как и я. Возможно, даже хуже, потому что он — мужчина, отец, ее защитник — был вынужден стоять в стороне и смотреть, как болезнь забирает ее у нас.