Секс. Любовь. Свадьба
Шрифт:
— Я не хочу здесь находиться.
Я стискиваю зубы, злясь из-за этой ситуации, нашей дочери и всего прочего.
— Тебе не стоило приезжать. Я могла бы приехать одна.
— Господи, Келли! — кричит он, поворачиваясь ко мне лицом. А потом смотрит на меня, и от выражения его лица мне хочется вернуть свои слова обратно и никогда их больше не произносить. — Я не это имел в виду. Я просто ненавижу то, как мне больно здесь находиться.
Он замолкает, кладет руки на бедра и смотрит в небо.
— Как только мы пересекли границу штата Техас, это чувство поселилось в душе, и теперь, когда
— Тогда поговори со мной, — умоляю я, желая протянуть руку и обнять его. Я вижу, что ему больно, но он не позволяет мне помочь ему. Он не хочет помогать мне. — Вместе мы сможем через это пройти.
На мгновение его взгляд дрогнул.
— Я пытался. — И, хотя я думаю, что он не хочет, чтобы это было заметно, его голос звучит сломлено.
— Нет, не пытался. Ты избегал разговора.
— Я не знаю, как это исправить, — бормочет Ноа. — Понимаю, что ты не счастлива, но все, что я делаю и говорю, выглядит неправильным.
Отчасти он прав.
— Если ты хотел быть рядом со мной и исправить ситуацию, почему тогда не мог просто выйти из машины? Почему?
Выражение его лица меняется. Черт возьми, меняется вся его манера поведения. Этот взгляд, слова, которые он ранее произнес. Я жду, когда он признается, что пошутил, что не хочет забывать нашу дочь. Но это лишь мое воображение. Честно говоря, этот разговор назревал уже очень давно. Я просто не думала, что он произойдет в тот же день, когда мы вернемся в дом у озера, в котором поженились одиннадцать лет назад. Я обдумывала это: каждое слово, которое бы я сказала ему, выражение своего лица, тон голоса — все это. Но то, что я вижу прямо сейчас, выглядит совсем иначе. И дневник мне больше не поможет. Здесь часть меня, мои мысли, которыми я никогда ни с кем не делилась. Даже со своим терапевтом.
Сейчас за меня говорят шрамы на сердце.
— Значит, она так мало значила для тебя, что ты даже не желаешь пойти с нами на ее могилу?
Удар ниже пояса. И как только эти слова срываются с моих губ, я сожалею о них. Я стою, смотрю на него и жду ответа. У меня подкашиваются ноги, в то же время тело будто немеет. Дома, в последний день, я сказала себе, что отпущу это, потому что это всего лишь Ноа и его избегание ситуации, но чем ближе мы подъезжали к Остину, тем сильнее становилась потребность посетить ее могилу. Когда это случилось и Ноа даже не потрудился выйти из машины, я не могла понять, почему он не хотел стать частью этого. Потом на меня обрушились все остальные эмоции, и я потеряла его.
Я жду, когда Ноа что-нибудь скажет. Что угодно. Но меня окружает тишина, неловкость в мгновение ока сменяется разочарованием. Муж бросает на меня быстрый взгляд. Выражение его лица говорит мне то, что я хочу услышать. Он хочет, но не признает этого.
— Скажи что-нибудь, — требую я дрожащим голосом.
Ноа разрушает меня своим взглядом.
— Тебе не понравится то, что я хочу сказать, — говорит он, глядя на озеро, избегая зрительного контакта. Взволнованный, полностью осознавая происходящее, он снимает с головы старую, поношенную бейсболку и проводит пальцами по копне темно-каштановых волос, прежде чем снова надеть ее.
— Что ж… —
Он скрещивает руки на груди, еще больше напрягаясь всем телом.
Я чувствую, как внезапно нарастает паника, руки и сердце ходят ходуном, и я больше не могу сдерживать себя и свои эмоции.
Я задолбалась.
Мне надоело, что он избегает этого, и, конечно, с меня хватит сожалений. Когда я открыла этот кожаный блокнот и начала вести в нем записи на следующий день после того, как Маре поставили диагноз «рак», то никогда не планировала, что их кто-нибудь прочитает. Они ужасают. В них правда, и самое главное — в них я, Ноа и все, что когда-то пошло не так.
Внутри дневника — любовь, страницы ночей, которые я не могу забыть, воспоминания о красивой озорной девочке, ушедшей от нас слишком рано, и о человеке, который оставил меня, чтобы справиться с этой потерей в одиночку. Каждое пребывание в больнице, каждая ссора, каждое сомнение — все здесь.
К сожалению, гнев берет надо мной верх. В поисках момента, обмана, который, я знаю, он скрывал от меня, я вытираю слезы с пылающих щек и распрямляю плечи.
— Может быть, это будет иметь для тебя значение, — говорю я, бросая ему дневник. — Прочти, а потом скажи мне, что хочешь забыть ее. Потому что если ты это сделаешь, то можешь забыть про нас.
Я особо ничего не ожидаю, учитывая его поведение в последнее время. Дневник падает к ногам Ноа. Он смотрит в одну точку, когда я прохожу мимо него. Я не оборачиваюсь, просто не могу. Я только что вручила ему свое сердце, словно у него его еще нет. Теперь нечего скрывать.
Боже мой! Что я наделала? Верни дневник! Давай, беги и забери его!
Я хочу развернуться и забрать дневник. Это явно один из тех моментов, когда я спрашиваю свой мозг: «Какого хрена?» К сожалению, я не получаю ответа. Не решаюсь вернуться и не оборачиваюсь. Я не могу. Потому что если бы я говорила с ним, то, вероятно, сказала бы больше и потом бы пожалела об этом даже больше, чем о том, что так небрежно бросила дневник в грязь.
Прости, дневник. Ты этого не заслужил.
ГЛАВА 25
Ноа
Ради девочки
(И всегда было только ради нее)
Я читаю его.
Вы думали, не стану? А я это делаю. Я читаю каждую душераздирающую страницу. Я знал, что Келли вела дневник. Видел, как она делала записи поздно ночью, но ни разу не подумал о том, чтобы его прочесть. Наверное, потому что знал, что там будет. Мара. Я. Наша жизнь. Я не хотел это читать.