Секс. Любовь. Свадьба
Шрифт:
Келли смотрит на меня, ее щеки пылают, глаза умоляют меня открыться ей.
— Почему же?
— Потому что оно горячее. Вот почему, — сухо отвечаю я. Это только одна из причин, по которой я его не удалил.
Жена смотрит на меня. В ее глазах вспыхивает гнев, и я знаю: она ненавидит тот факт, что я не даю ей желаемого. Ей нужен ответ. Веская причина, почему я не удалил видео.
— Ты всегда думаешь, что все не так уж страшно. Думаешь, что все обойдется, да? Иногда так не получается, Ноа. — Она сжимает губы и отворачивается в сторону. —
Я вспыхиваю, не желая говорить об этом.
— Я не хочу вести с тобой этот гребаный разговор, Келли. — У меня такое чувство, будто я задыхаюсь, пойманный в ловушку. Грудь сдавливает, челюсти сжимаются от закипающего внутри меня гнева, потому что я знаю, почему она поднимает эту тему. — Но мы всегда к этому возвращаемся, верно?
Сидя на краю кровати, Келли смотрит на меня. По ее щекам текут слезы.
— Я говорила тебе, что переживаю по поводу нее.
В поражении я всплескиваю руками, осознавая, что все, что она говорит мне, — крик о помощи, но все равно избегаю данной темы, потому что не хочу об этом говорить.
— Я же не знал, что у Мары рак. — Я произношу это дрожащим, резким голосом. — Я ничего не могу с этим сделать. Она умерла, и мне, черт возьми, жаль. Мне чертовски жаль. Я бы оказался на ее месте, будь у меня такая возможность. С удовольствием! — Я срываюсь на крик, теряя самообладание. — И тогда тебе не придется ненавидеть человека, за которого ты вышла замуж!
Мой голос наполнен такой яростью, что даже я сожалею о своих словах, но все равно произношу их.
Келли поднимается, ее глаза блестят, а на прекрасном лице отражается столько эмоций.
— Ноа…
Я пытаюсь отделаться от чувства собственного предательства, которое так отчаянно сдерживаю, но получается это у меня довольно-таки хреново.
— Нет, с меня хватит. Мне надоело слушать, как ты обвиняешь меня в этом. Если ты хочешь от меня уйти, так и быть. — Я беру подушку с нашей кровати. — Мы что-нибудь придумаем.
Рыдания жены наполняют комнату.
— Куда ты собрался?
— Пойду выгуляю чертову собаку.
Закрыв дверь в спальню, я поднимаю Севи с пола и несу его в детскую.
— Гулять? — спрашивает он, показывая на лестницу и протягивая мне поводок.
Знаю, ситуация начинает выходить из-под контроля. Я качаю головой и иду по коридору в его комнату.
— Нет, песику пора спать.
Должно быть, сын устал, потому что не сопротивляется и ложится в кровать. Через пять минут он уже спит.
Мне же не уснуть, поэтому я спускаюсь вниз, завариваю себе кофе и выхожу на улицу. Некоторое время я стою там и наблюдаю, как небо меняет цвет с черного на голубой, а затем иду к концу подъездной дорожки и смотрю в высь; облачно, звезд не видно.
Я быстро поворачиваюсь, когда замечаю рядом с собой тень. Это Боннер. Единственный человек в нашем районе, который почти не спит.
— Леди из ТСЖ звонила?
Я отпиваю кофе.
— Ага. Она нас задолбала.
Боннер смотрит на лужайку и
— Впечатляет.
Я борюсь с желанием сообщить о том, что она сказала то же самое, но мне не до веселья. Не сегодня.
Стоя рядом со мной, он сует руки в карманы шорт.
— Мать Кел тот еще фрукт.
Я киваю. Вздох срывается с моих губ, когда меня посещает мысль о том, чтобы разбить чашку с кофе о тротуар. Интересно, достаточно ли будет звука разбившейся керамики, чтобы обуздать гнев внутри меня? Не уверен, что что-то способно заглушить эту ярость. Она так долго копилась, что найдет способ выйти наружу.
— Я не в настроении болтать, Бо, — говорю я ему, надеясь, что он оставит меня в покое.
Боннер кивает в знак признательности, но не затыкается.
— Половина моей семьи умерла.
Я перевожу взгляд с чашки на него.
— Что?
— Родители умерли, когда я был мелким. Сестра, когда мне было шестнадцать, брат — несколько месяцев назад… Я притягиваю смерть. А около года назад у Эшлинн случился выкидыш. Она потеряла ребенка на четвертом месяце беременности.
Я даже не знаю, что сказать, поэтому решаю промолчать. Часть меня зацепилась за тот факт, что его жена-порнозвезда забеременела. Это был его ребенок? Я просто смотрю на Боннера и удивляюсь. Из всех городов и районов мы переехали именно сюда, поселившись по соседству с этим пацаном.
Легкий ветерок обдувает лицо, вырывая меня из мыслей. Прочистив горло, я тяжело вздыхаю:
— Мне… жаль.
Боннер пожимает плечами.
— Такова жизнь, чувак. Смерть — это часть жизни, но смерть твоего ребенка даже не сравнится с моими потерями. Это просто невообразимо.
Он прав. Так и есть. Я никогда не имел дела со смертью. Мои родители живы, бабушки и дедушки тоже… С Марой мы впервые столкнулись с подобным. Такое случается, когда умирает именно ваш ребенок. Не могу представить, что может быть хуже этого.
Я снова смотрю на небо.
— Думаю, больше всего меня беспокоит, что я ее потерял, потому что я ее отец, понимаешь? — Мой подбородок трясется, я не в силах сдержать нахлынувшие эмоции. — Я должен был защищать ее, но не смог. Я не мог противостоять раку.
Я опускаю голову, смотря на тротуар.
Боннер обдумывает мои слова, или, по крайней мере, мне кажется, что он это делает. Боннер склонил голову набок, возможно, находясь в замешательстве. Когда находишься с этим пацаном, нельзя сказать наверняка.
— Как-то я трахнул цыпочку, которая была медиумом.
— Что?
— Медиум. Она типа видела мертвых и разговаривала с ними, я точно не знаю. Это определенно были самые страшные четыре месяца в моей жизни, потому что мне казалось, будто все эти призраки болтали с нами, пока мы трахались.
Я уставился на него. Бьюсь об заклад, что и вы тоже. О чем он, черт возьми, говорит?
Почувствовав мое замешательство, он, улыбаясь, отмахивается.
— Во всяком случае однажды она сказала мне кое-что, и это меня поразило.