Секториум
Шрифт:
С Аллахом я беседовала во сне:
— Что поделать? — говорил Аллах. — Он умчался на край света. О чем думал, слушай?!
— Пожалуйста, — просила я. — В виде исключения. Он же не хотел. Он думал, Аллах так велик, что края света для него не бывает.
— Так-то оно так… — отвечал Аллах. — Только совесть иметь надо. Если каждый мусульманин станет убегать с планеты…
— Нет, — обещала я. — Клянусь, этот первый и последний!
Видно, мне удалось его убедить. Следующий звонок прозвучал нескоро.
— Сегодня
— Вы, ребята, с этим поосторожнее…
— Знаем, — ответили ребята. — Мы знаем о Земле все, поэтому сознательно приняли ислам.
Адам, услышав новость, расхохотался.
— Теперь ты точно узнаешь, кто из них баба, а кто мужик, — сказал он. — . Хаба разберется и наденет паранджу на кого следует.
Когда я в следующий раз явилась в офис, все мои бэты были в порядке. Паранджу надел сам Махмуд. Вернее, обмотал голову платком так, что торчал только нос.
— Ирына! — воскликнул он. — Девочка моя любимая! Девочка моя кирасывая! Как я скучаль! Вай, хабиби, как скучаль!
— Здравствуй, Махмуд, — сказала я. — Привет всем новообращенным. Аллах акбар, одним словом.
— Аллах акбар, — ответили они. — Нет Бога кроме Аллаха, и Махмуд — пророк его на Блазе.
— Ах, вот даже как! — я растерялась. — Можно мне слегка поработать… на священной территории, если никто не против?
Истинноверы были заняты делом, и мне никто не мешал последовать их примеру.
Махмуд принес на мой рабочий стол стакан с теплой жидкостью.
— Твой любимый красный чай, — сказал он.
В свете моей любимой звезды любой чай выглядел красным, но я попробовала. Действительно, что-то есть. Махмуд кормил всех, поил всех, на «сиги» говорил лучше меня. Кроме того, Махмуд освоил простейшие операции с сигирийским компьютером. Прежде он от техники только шарахался.
Отработав смену, я наблюдала два намаза, три чаепития и одну прогулку под красным закатом двух закадычных друзей, Хабы и Сэпы. Взявшись за руки, они неспешно волоклись мимо моего рабочего стола по внешней веранде сначала в одну, потом в другую сторону, и философствовали о жизни. Я поняла, что самое время звонить Веге.
— Привози его завтра к карантину, — сказал бывший шеф. — Встречу вас там.
Сказано — сделано.
— Ты рад, что снова увидишь Землю? — спросила я Махмуда в дороге.
— Рад, — ответил он. — Вах, как рад.
— С Лунной Базы обязательно свяжись с Мишей, пусть он встретит. Где ты будешь жить? В Дамаске или в Александрии?
— Аллах знает, — ответил Хаба. — Доброму человеку везде место найдется.
— Ты ведь не станешь скитаться по пустыне, Махмуд?
— Махмуд родился в пустыне. Пустыня Махмуду родной дом.
Я снабдила Хабу дискетой для Миши. Точнее, вшила ее в подол халата, в надежде, что миссионеры не будут шмонать на пересадке почтенного старца. Вега встретил нас и терпеливо ждал, когда мы простимся. Махмуд держался, велел мне беречь себя и детей, не плакать и не переживать за него.
— Махмуд здесь для того, чтобы спасти вас, — напомнил он, — моих родных, самых близких, самых добрых друзей. Другой цели в жизни Махмуда нет.
Вега повел его в карантин, а я смотрела вслед и думала: «Надо же, через несколько дней его встретит Мишка. А я останусь здесь скучать и надеяться. Даже Аллах не знает, когда мы увидимся снова. Как мне не хватает этого человека. Разве я могла представить, что мне будет так его не хватать?»
Из космопорта я в расстроенных чувствах отправилась в офис, но мои чудесные коллеги сказали: «Не надо работать. Сходи и позвони Мише на Землю. Почему ты не сделала это до сих пор? Разве мы так мало тебе платим?» И я помчалась в контору, которая курировала нынешних земных сигирийцев. Помчалась туда, где мне не пришлось объяснять, кто я такая и зачем это делаю… Заказала три минуты связи со спутниковой сетью Земли и стала ждать.
— Можно говорить из дома, — предложил диспетчер.
— Нет, — сказала я. — До дома не дотерплю. Давайте связь и быстрее.
После первого длинного гудка замерло сердце.
— Алло, — ответил женский голос, чего собственно следовало ожидать от Миши Галкина. Наверно, я попала в ночь. С какой стати ему водить женщин среди бела дня?
— Будьте добры, Михаила, — произнесла я как можно более официально.
— Ирина Александровна, вы уже в Минске? — ответил голос.
— Ксюша, я тебя не узнала!
— Борисыч на кухне, обед готовит. Позвать?
— Слушаю, — снял трубку Миша, и у меня перехватило дыхание. — Ирка! — воскликнул он. — Чтоб я сдох, если это не Ирка дотащила свою задницу до телефона!
— Ирин Александровна, я вас приглашаю на день рождения, — перебила его Ксюха. — Приходите, а то Борисыч весь кайф обломает! Мне некем его нейтрализовать. Приходите! Он так скучает по вас!
— Она весь город хочет пригласить! Она думает, что квартира резиновая!
— Мне двадцать лет! — обиделась Ксю. — А этому скупердосу места жалко! Приезжайте, Ирина Александровна! Заберите его от меня. Он уже достал! У меня из-за него никакой личной жизни, — жаловалась она. — А у него из-за меня.
Три минуты мы несли в эфир несусветную чепуху. Точнее, они несли, а я плакала. Когда время закончилось, я не могла вспомнить, было ли сказано самое важное, то, из-за чего я решилась потратиться на звонок: о дискете, вшитой в подол Махмуда, где я в подробности изложила историю его эмиграции в контейнере с оранжереей. В доказательство, что идея не так уж тупа, я посылала на Землю живого Махмуда. Миша с Ксюшей разрывались от желания рассказать мне всю свою жизнь, но мешали друг дружке. А когда связь прервалась, наверняка поссорились.