Секториум
Шрифт:
— Ну, да! Оно, типа, само отлетело. Чувак второй день в ремонте.
— Может, это не я?
— Ага, не ты… Все тебя видели. Так что зашкерься и сиди.
— Что еще было? — я собралась духом выслушать полный перечень своих преступлений перед Хартией, но Юстин не торопился их излагать. Предмет, добытый мною с того злосчастного вертолета, увлек его гораздо больше. — Это было, как бы, помутнение рассудка, — оправдывалась я.
— Ни чо се… «как бы»! Это оно самое и было. Тут случаются дела… В прошлом году одного с купола сымали. И ваще… их знаешь тут сколько,
— Ты расскажешь Веге?
Юстин неопределенно хмыкнул.
— Расскажешь?
— На кой ляд ты мне сдалась? Я чо, нанимался стучать?
— Давай так: ты забудешь все, что произошло, а я привезу тебе банку соленых огурцов. Трехлитровую. Хочешь?
— Хы! — улыбнулся Юстин. — Огурцов… Чо мне тута закусывать огурцами?
— Водку обещать не могу. Если получится.
— Ты мне бабу привези.
— Какую бабу?
— Обыкновенно, земную бабу. Ну, ты даешь! Какую…
— Конкретную?
— Ну, бабу, в общем, с конкретными формами. Лучше блондинку. Ваще, любая сойдет, хоть рыжая, только шоб не лысая и не тощая.
— Ну, так, миленький ты мой… — я даже села от неожиданности. — Как же я привезу тебе живую бабу?
— А чо? Здесь жить можно. Работа есть, прокормлю. Только не такую как ты, психоватую, а чтобы спокойная была, ну… душевная вроде… А я не обижу.
— Ну, я не знаю. У меня язык не повернется…
— Да иди ты к черту! Увидишь бабу, какую надо, в вакуум ее и пусть дрыхнет. А я здесь сам разберусь.
— Нет, что-то я не пойму, кто из нас спятил? Или ты решил, что я совсем того…
— От, блин! — обиделся Юстин. — Я с ней по-человечески, о личном, а она мне «того…» Прижениться мне надо, понимаешь?
— Как это, прижениться?
— Ну, ты… маленькая что ли?
— Нет, я понимаю, что такое «жениться» или «заняться сексом». А как это «прижениться», что-то не пойму. Взял бы отпуск, поехал на Землю, сам бы разобрался со своим личным вопросом. Познакомишься по-человечески…
— Ды, нельзя мне на Землю, — Юстин нахмурился.
— Почему?
— Все тебе скажи!.. Нельзя, да и все!
Юстин оставил меня в замкнутом пространстве темного волдыря, словно мышь под блюдцем, и ушел, а чудное словечко осталось. Оно присутствовало везде. Оно вытесняло собой посторонние мысли. Мне не хотелось думать ни о чем. Все проблемы ушли. Осталась только вселенская тоска Юстина по бабе, чистота каменного ландшафта и глобальное желание «прижениться». Эта цельная картинка мироздания из трех образов вызывала в душе спокойствие и умиротворение. Ощущение чистоты и ясности происходящего, восприятие гармонии бытия в неизвестных ранее формах. «Прижениться» — как квинтэссенция естества, очищенного от этических условностей.
Мое укрытие казалось бессмыслицей, ибо я уже не чувствовала опасности и вышла в сумерки под гудящее небо. Ни души, ни блика над горизонтом. «Прижениться…» — подумала я и ощутила новую волну умиротворенного равнодушия, апогея, вершины мира, гребня волны, застывшей на вечность. И ничего. Чем глубже я проникала в суть этого слова, тем более магическое воздействие оно на меня имело, и обещало спровоцировать новое помутнение рассудка. Но рассудок был чист, и только новое словечко Юстина перекатывалось туда-сюда в черепной коробке, как шарик внутри пустой сферы, вызывая первобытные ощущения: я могу делать, что захочу; идти, куда дунет ветер; плыть, куда понесет река. Когда-нибудь я окажусь в той единственной точке Вселенной, которая станет конечной целью маршрута. Но что это за точка — не знает никто.
Глава 9. СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. ПОБЕГ
Левой рукой не удалось нащупать ничего, потому что она не гнулась в локте и была намертво привязана к телу. Правая рука нащупала пластмассовый футляр на левой руке, обивку офисного дивана и край пиджака над штаниной стоящего рядом человека.
— Зрительная доминанта, — произнес Вега.
Ему в ответ негромкий голос сказал положительное «угу». Совсем близко. Вероятно из того самого пиджака, который я держала за пуговицу. Черная повязка на глазах не позволяла мне увидеть этого человека.
— Не снимай, — предупредил Индер, и прижал повязку к моим вискам.
Я ощупала его перчатку, переходящую в нарукавник и зигзагообразную рабочего передника.
— Надо ее наблюдать, — добавил незнакомый голос.
— Здесь или в камере? — спросил Индер.
— Домой хочу, — сказала я, но мое мнение здесь никого не спрашивал.
— Готовь камеру, — распорядился неизвестный голос пожилого мужчины.
— Это хорошо, что зрительная компонента выключается, — предположил Вега.
— Надолго ли… — усомнился незнакомец. — Надо наблюдать.
— Дома тоже можно сидеть с закрытыми глазами, — намекнула я.
— У нее были суицидальные идей? — спросил незнакомец.
— Нет, — ответил шеф, словно знал меня с детства.
— Тем не менее, руки лучше связать.
— Что я сделала?
Все притихли.
— Как себя чувствуешь? — обратился ко мне шеф. — Как настроение? Что думаешь делать дальше?
— Что? Пора искать новую работу?
Незнакомец усмехнулся.
— Вега, — сказал он, — у меня там была газета… Да, вот эта. Возьми, прочти внизу объявление, где требуется библиотекарь. — Надо мной захрустела газетная бумага. Шеф подошел так близко, что его тоже можно было взять за пиджак. — Здесь, прочти… Устрой ее туда на полставки. Хорошее заведение. Милые девушки работают. Самое ее место.
— А в Хартию? — робко спросила я. — Больше не надо?
— Ты поселиться там надумала? — удивился незнакомец.
— Семен Семеныч считает, что с Хартией надо повременить, — объяснил шеф. — Пока не пройдет кризис адаптации.
— Нет! — заявила я. — Лучше в Хартию, чем к милым девушкам.
— Видишь, — возбудился Семен Семеныч, — у нее уже проявляется ассоциативная доминанта.
Они вышли в коридор, поспорить о моих перспективах, и плотно закрыли за собой дверь.
— Индер, — шепотом спросила я, — мне капут?