Секториум
Шрифт:
Умозрительный анализ был продолжен, но заключение не изменилось:
— Думаю, этому невозможно лететь.
Против откровенной глупости я затруднилась найти аргумент. По счастью, представление началось. На арену вышел новичок, встал на колени, напрягся, потребовал тишины. Трибуны замерли в ожидании, а мои жуки завозились. Самый главный и самый толстый жук, которого только что мучил неблагодарный заказчик, раскрыл хитиновый панцирь и стал расправлять крылья. Я захлопнула коробку, прикрыла ее подолом, и выступающий снова был вынужден требовать тишины, на этот раз от меня. Мы замерли в
Птицелов выпучил глаза и замер, объятый недоумением. Выступающий стал припадать ухом к арене, выискивая источник безобразия. Мы с Птицеловом являли собой две статуи, полные достоинства и безучастия, до тех пор, пока жук не стукнулся о крышку и не упал в траву.
Птицелов окаменел до конца представления, словно ввел себя в транс, впал в анабиоз или провалился в спячку с открытыми глазами. Как только аудитория опустела, он упал на четвереньки перед банкой.
— Я должен видеть, — повторял он как заклинание и раскладывал жуков на бортике арены. — Я должен сам видеть…
Жуки расползались, Птицелов терпеливо складывал их в кучу, пока самый главный и толстый опять не завелся на взлет. Едва хитиновые пластины приподнялись, Птицелов снова остолбенел. Казалось, до последнего момента он отказывался верить глазам. Он не верил даже тогда, когда жук полетел-таки низко над ареной.
— Такого нельзя было представить, — окончательно постановил он. — Я первый раз видел, что так делают.
После представления мы пошли прогуляться. Птицелов был слегка не в себе, плохо реагировал и на вопросы отвечал не по смыслу.
— Я надеялась, ты со мной позанимаешься в этот раз. На Земле мне не хватает учителя, здесь — времени не хватает. Знаешь, что мне дольше суток запретили находиться в зоне цирков? — Птицелову было наплевать на мои проблемы. — Давай, понесу жуков? Они ко мне привыкли. — Птицелов не отдал коробку, которая клокотала и вибрировала у него в руках. — Конечно, это не самый летучий экземпляр. Я подумала, если тебе понравится идея, можно будет в следующий раз привезти мух. Они летают как пули, быстрее, чем стрижи. Жаль, что ты торопишься. Я бы с удовольствием позанималась. Здесь мне проще это делать, чем дома. Да! Если я расскажу, что со мной приключилось после прошлой поездки, ты не поверишь. Я думала, все! Больше не увижу ни Хартии, ни тебя. Год назад я подумать не могла, что меня это так расстроит…
Птицелов представлял только крылатое насекомое, мысли в его загруженной голове формировались с трудом:
— Что я услышал? — спросил он и остановился. — Жук летит быстрее стрижа?
— Не жук, а муха. Она устроена не так, как птица, и летает гораздо быстрее.
— Как устроена?
— Я привезу, и сам увидишь.
— Привези.
Он успокоился, и мы снова пошли рядом.
— Знаешь, я по тебе скучала, — зачем-то сказала я, но Птицелова это тоже, к счастью, не взволновало.
Кроме него мне некому было излить впечатления. Почему-то я была уверенна, что он когда-то чувствовал то же самое, а потом представила свою сентиментальную болтовню со стороны и сама себе напомнила Пятачка, увязавшегося за Винни Пухом. Куда этот «медведь» повлек за собой маленького болтливого «поросенка», я предпочитала не догадываться.
— Биомеханика не объясняет процесс. Биомеханику ты в школе не усвоила, — сказал он.
— Может быть, наши мухи не усвоили в школе биомеханику, но это не мешает им летать быстрее птиц.
Мы зашли под купол, где в прошлый приезд начались мои приключения, сели и замолчали. Точнее, я замолчала. Птицелов и так был немногословен. Я надеялась на новый урок, моя голова была как никогда ясной, а у учителя еще оставалась в запасе пара минут.
— Ты должна меня пригласить, — вдруг сказал он.
— На Землю?
— Конечно.
— Зачем? Клянусь, я привезу тебе муху.
— Если я приглашусь на Землю, тогда тебя приглашу на Флио. Это просто.
— Что? — не поверила я. — Ты хочешь пригласить меня к себе в гости?
— К планете Флио, — пояснил Птицелов. — Мне приятно тебе показать Флио. Я хочу, чтобы ты удивилась, потому что сегодня удивился я. Это приятно.
— Ты покажешь мне настоящие флионы? Милый мой, я и так привезу тебе массу всякой летучей твари, которую только смогу поймать. Считай, что ты уже удивил меня на полный чемодан. Нет, ты действительно хочешь мне показать флионы?
— Я буду доволен, — ответил Птицелов. — Мне приятно так сделать.
Насчет своей ясной головы я поторопилась. Впрочем, я могла неправильно его понять. Птицелов говорил тяжело, особенно, когда его мысли бродили в стороне от предмета разговора.
— Ты, в самом деле, хочешь меня звать на Флио?
— Да, — подтвердил он, чем обезоружил меня окончательно.
— Но мне нельзя. Я должна говорить с шефом.
— Говори, — сказал он.
— Вообще-то, я у начальства на плохом счету. Наверно, меня отпустят нескоро.
— Можно ждать.
— Зачем я тебе?
— Так хочу, — ответил он, коротко и ясно.
Урок не состоялся. Мы сидели на тесной арене, играли в молчанку. Не могли дождаться, когда нам представится возможность избавиться друг от друга. Впрочем, не знаю. Похоже, Птицелова ничуть не тяготили длинные паузы в разговоре. «С чего бы вдруг? — думала я. — Обычно он только и делает, что ищет повод от меня смыться». Логическая задача не решалась, и я мысленно поставила себе первую двойку в новом учебном семестре.
— Как ты думаешь, — спросила я, — отчего образовались цирки? Наши считают, что грунт бомбили с орбиты тепловыми лучами, уменьшая радиус.
— Так было.
— Ты думаешь?
— Я знаю.
— Может быть, ты знаешь, зачем? — Мой собеседник примолк, не решился выдать государственную тайну. — Наши считают, что таким образом затыкали выводящие каналы какого-то мощного природного излучателя. Так или нет?
— Здесь тело алгония, — сказал Птицелов.
— Нет такого слова. Может быть, «агония»? Впрочем, такого слова тоже нет.