Секториум
Шрифт:
— В чем дело, сестренка? Мы же договорились, никакого кровосмешения!
Прежде чем уйти, я в последний раз посмотрела в его наглые глаза, и как всегда не поняла, шутит он или искренне раскаивается.
На работу я пришла с опозданием. Меня дожидалась гора бумаг, скопившаяся со вчерашнего дня. Обмусоленный кактус еле торчал из бумажной кучи пушистой макушкой. Миша сразу позвонил, чтобы напомнить про отпуск.
— Прости, — сказала я. — Меня начальница задушит этим самым заявлением, и ее можно будет понять.
— Как ты вообще? — спросил он.
— Вроде
Миша вздохнул.
— Поднял контур, — сообщил он, — усилил биофильтры. Поставил на всякий случай разные диапазоны. Если будет экспансия, мы узнаем раньше, чем они попадут в систему.
— Огромное мерси, — ответила я и занялась работой.
Но каждый раз, когда наши курильщицы направлялись к лестнице на чердак, я путала буквы, портила карточки и роняла скрепки во внутренности печатной машинки.
К обеду все успокоилось. Общество собралось на улицу, похватав кошельки и сумки. Я вздохнула с облегчением.
— Что тебе принести? — спросила моя соседка по столу, Алина, застегивая жакет, но пуговица оторвалась и закатилась под батарею. — Блин! — выругалась она и опустилась на четвереньки. Толпа направилась к выходу без нее. — Что за денек? Утром замок сломала, в троллейбусе сумку защемило в дверях. И, представляешь, зеркальце в кошельке треснуло. Ведь, не к добру, — жаловалась она, выгребая линейкой пыль из-под батареи.
— Не к добру, — согласилась я и почувствовала легкую дрожь в коленях.
— Тебе пирожное или бутерброд?
— «Сникерс», — попросила я.
— Фу, как можно есть эту дрянь? А вам, Галина Степановна, что-нибудь принести?
— Ступай уже, — отмахнулась начальница.
Алина побежала за подругами, но не догнала. Неистовый вопль из вестибюля заставил нас со Степановной содрогнуться. Девушка ворвалась обратно в комнату, растрепанная и напуганная, навалилась на дверь и стала дрожащими пальцами запирать щеколду.
— Там чудовище! — кричала она. — Галина Степановна, там чудовище!
Начальница взяла телефонную трубку и остолбенела.
— Не надо звонить, — попросила я. — Галина Степановна, это ко мне. Не звоните, я все улажу.
Алина загородила мне дверь.
— Не выходи! Я не пущу! Это черт! Самый настоящий черт!
— Алина, пожалуйста…
— Нет, только не открывай! Он схватил меня за руку!
— Дай, я с ним поговорю, он не опасен. Он всех хватает за руки. У него манера такая. Ничего плохого он не сделает. Выпусти, я уведу его отсюда.
— Нет! — кричала Алина и еще больше прижималась к дверям. — Не открывай! Он хочет сюда… не открывай!
Когда мне удалось выйти, в коридоре не было никого. Валялась только Алинина сумка, с утра прижатая дверью троллейбуса. Я обошла этажи, заглянула даже в мужской туалет.
— Во что он был одет?
— В дерюгу, — объяснила Алина, — с капюшоном…
— Высокий?
— Очень. С таким странным лицом… На индейца похожий, и бельмо в обоих глазах. Он ведь не человек, Ира? Он ведь черт, скажи?
— Брось чепуху молоть, — сказала за меня Галина Степановна.
— Никакой он не черт, — добавила я. — Он милый и добрый парень.
— А чего ручищи свои распускал?
— Надо было спросить, а не орать.
— Ну, да! Такая образина как схватит!..
— Он напугался твоего крика не меньше. Где его теперь искать? — я прошла еще раз по опустевшим коридорам.
— Знаешь что, — возмутилась Алина, — передай своим знакомым, чтобы в таком виде сюда не приходили. Так ведь и до инфаркта недолго.
— Скажу, если найду, — обещала я, и шла в другую сторону коридора.
— Вот что, девочка, — поймала меня начальница на обратном пути, — давай-ка, собирайся и иди разыскивай своего приятеля. Если у него какое уродство, попроси, пусть не ходит сюда, девок моих не пугает. А ты, — напустилась она на Алину, — думай, прежде чем вой поднимать. «Черт, черт!» Что о нас подумают? И не болтай языком лишнего…
Что могло прийти в голову моему странному товарищу? В здании библиотеки его не было. Его не было на улице. Несколько ближайших кварталов, которые мне удалось обыскать, также не вызвали подозрений. Разве что Птицелов забрел к кому-то в квартиру, и хозяева умерли от испуга раньше, чем успели позвать на помощь. Я всматривалась в лица прохожих: ни тревоги, ни удивления. Не мог же он пролезть на крышу через закрытый люк? На всякий случай, я спросила у вахтерши ключ, но она послала меня к сторожам, сторожа — к слесарям, а где искать слесарей, не пояснили. Ясно было одно — Мишина хваленая защита, гордо именуемая «суперброней», будет сегодня же переименована в «супердрушлак».
От отчаяния я влезла на верхний этаж близстоящего дома и осмотрела крышу библиотеки, загаженную голубями. Если бы мой товарищ получил убежище у птиц, он давно бы поскользнулся, и сидел на газоне.
Отчаяние пришло ко мне с темнотой. В верхнем доме я зажгла свечи и открыла форточки; обшарила заросли огорода, заглянула в сарай, напугала соседей ночными шатаниями по участку с горящим канделябром, а к утру твердо решила добиться от своего организма хотя бы легкой дремоты. Дом продували сквозняки, по чердаку скакали коты и крысы. По потолку тянулась жирная трещина между сбитыми кусками картона. Созерцанием трещины я занималась до восхода солнца. Затем наступило прозрение.
— Где ты шлялась всю ночь?! — сердился Миша. — Я все обыскал, я всех обзвонил, я съездил в библиотеку…
— Встретил кого-нибудь там?
— Где? — удивился Миша.
— Возле библиотеки, не встретился ли тебе какой-нибудь гадкий персонаж?
Миша потряс головой.
— Мент что ли?
— Понятно.
— А мне все-таки непонятно, где и с кем ты шатаешься?
— Миша, ты не мог бы мне объяснить подробно и популярно, каким образом Адам входит в полтергейст?
Миша вконец опешил. Перестал дурачиться. Его мозговой «процессор» включился, стал анализировать ситуацию. Все мои тайны рисковали оказаться на столе у шефа, но отступать было поздно.