Съём без правил
Шрифт:
— Может тебе таблеточки какие попить или курс уколов проколоть? — улыбаюсь я, а в глазах слезы крутятся.
— Ты меня обидела своим «нет», я даже комплексами оброс, официанточка.
— Сильно обидела?
— Да-а, я теперь писаю сидя, а не стоя, как все настоящие мужики.
— Костя! — заливаюсь смехом. А собака его начинает крутиться вокруг наших ног.
— Ты ей нравишься.
— Ладно, я, пожалуй, пойду, — не знаю, как напроситься к нему обратно.
— Конечно иди, рад был увидеться, — грустно улыбается Костя, отпуская меня.
Руки дрожат. Сердце замирает, слишком долго ждала. Упустила момент. Не нужно
Но через мгновение Костины сильные руки находят меня, разворачивают и прижимают к себе, буквально вдавливая в свое тело.
Глава 50
— Моя страстная, официанточка, — смеется Костя, отрываясь от моих губ.
А я все… Меня больше нет. Кожа плавится, внизу живота разгорается пожар. А мы ведь все еще на улице. Его сильные руки сжимают мою талию и, не дав опомниться, Костя ведет меня к себе домой. Дорога длиной в четыре этажа кажется вечностью. Но как только мы оказываемся в темноте его квартиры, я ощущаю себя невероятно защищенной. Нащупывая за моей спиной выключатель, Костя включает свет. Я жмурюсь, ослепленная белой вспышкой. Но так гораздо лучше, так я могу видеть своего журналиста. Здесь очень красиво. Мне нравится абсолютно все: и мебель, и обои под покраску, и зеркало, и паркет из массива.
Костя командует, и собака, которую он нежно зовет Аделиной, прячется на кухне. Голова кружится от радости происходящего. Сильные руки спускаются к бедрам. Из груди вырывается стон. Я прекрасно помню, как фантастически ощущаются его руки на голом теле, поэтому тороплюсь. Мы оба торопимся. Мы потеряли столько времени впустую. Мы упустили множество приятных минут.
Горячие губы Озерского ласкают мои, что-то с грохотом летит на пол, и я не совсем понимаю в какой именно мы сейчас комнате. Мы отлипаем друг от друга лишь на секунду, я скидываю ботинки, а Костя смеется, прыгает на одной ноге, расшнуровывая свои кроссовки. Но это так чертовски долго…
Руки дрожат от возбуждения, я хватаюсь за ворот его куртки и тяну вниз, я хочу скорее раздеть его. Но мы снова целуемся, его горячие, наглые губы, не зная пощады, мнут мои. Я сама снимаю с себя куртку, а Костя скидывает свитер и что-то еще, что бесформенной кучей летит на пол. Он пытается меня обнять, но я упираюсь руками в грудь. Притормаживаю, чтобы рассмотреть это идеальное тело. Мой голодный взгляд скользит по рельефной груди и ярко выраженным паховым и косым мышцам, а затем зависает на ямке пупка и сексуальной дорожке темных волос, что ведет за пояс брюк. Мои руки все еще упираются ему в грудь, я дышу, как будто пробежала марафон. Костя перехватывает мои запястья и резко сдергивает с меня оставшуюся одежду, ловко снимает бежевый лифчик и отшвыривает его куда-то в сторону. Теперь мы на равных. Оба голые по пояс. Стоим и смотрим, жадно впитывая друг друга.
Он тянет меня в ванную, довольно грубо избавляя от трусиков и буквально заталкивая в душ. Забирается под воду вслед за мной. Мы оба мокрые, смеясь, намыливаем друг друга. С моих волос течет вода и пена, но это так классно, что невозможно оторваться. Во время затяжного поцелуя, словно дикие, мы стучимся зубами.
Мы скучали друг по другу — это очевидно. Костя больше не смеется. Из его серебристых глаз пропадает веселье. Он наклоняет голову, начиная
— Моя официанточка, — выдыхает Озерский, фиксируя обе мои кисти над головой.
А я так счастлива, что вся горю от предвкушения. Я не могу надышаться его знакомым, родным запахом. Костя целует меня везде. Его влажные горячие губы пробегают по коже плеч, ключиц, спускаются ниже… по внутренней стороне бедра. Сама не замечаю, как закидываю ноги на его плечи. Не сопротивляюсь, не перечу, повинуюсь полностью, особенно, когда его язык скользит в самое пекло.
— Ничего себе, — подмигивает мне Костя снизу, — оказывается официанточка бывает очень даже покладистой.
Нет сил спорить, я вся в его власти. Мы смотрим друг другу в глаза, я ощущаю твердое, немного влажное и бархатистое прикосновение внизу, и вот я уже снова принадлежу ему.
— Стой, — останавливается Костя, с трудом отстраняясь, а я тяну его обратно, прижимая к себе руками и ногами.
Нет, нет, нет. Мне так пусто. Только не это. Я хочу еще.
— У меня нет резинок, сто лет их не покупал, — садится на кровати и запускает руки в волосы Озерский.
Я счастливо улыбаюсь, так приятно осознавать, что у кобеля Озерского нет презервативов. Меня разбирает смех. Я подползаю к нему сзади, прижимаюсь грудью, обнимаю крепкие плечи, спускаюсь поцелуями по спине. Он перехватывает мои руки и заваливает на кровать. Страсть разжигает нас обоих.
— Давай так, — смеюсь я своей сумасбродности.
Кто бы мог подумать, всегда правильная Марина предлагает такое.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
Костины глаза округляются и горят, он тяжело дышит, как после бешеной драки.
— Ты же взрослый мальчик, Озерский, знаешь, когда надо вовремя остановиться.
Я громко взвизгиваю, когда Костя резко подтягивает меня за ноги к краю кровати. От его горячих ласк тело снова пробуждается, сознание куда-то уплывает.
— Посмотри на меня, — шепчет Озерский.
Я поднимаю на него захмелевшие от наслаждения глаза, мои стоны становятся громче, постепенно перерастая в крик.
— Посмотри, — шипит Костя, увеличивая темп, — почему мы это делаем?
— Не знаю, ты мне скажи, — хриплю, цепляясь за его крепкие плечи.
В его глазах такое же смятение, как и в моих. Вот он — момент истины. То, что между нами происходит, просто крышесносно, но Костю что-то беспокоит, он снова и снова заглядывает мне в лицо.
— Почему мы это делаем, Марин?
От музыки страсти закладывает уши, она заполняет все пространство квартиры Озерского. Наши губы горят от яростных поцелуев, и я оставляю его вопрос без ответа, потому что слишком боюсь того, что вертится на языке.
К счастью, Костя отвечает за меня:
— Потому что мы любим друг друга…
Я зажмуриваюсь от счастья. Мое тело выгибается над кроватью, стискиваю его руками и ногами. И я соглашаюсь с тем, что он сказал, активно кивнув несколько раз подряд. По телу прокатывает разряд удовольствия. И это все сразу, и его слова, и его движения, и его поцелуи. И то, что он — это он.