Семь чудес
Шрифт:
— Как вы, возможно, знаете, — сказал проводник, — эта статуя относится к типу, изобретенному Фидием и называемому «хриселефантином» : плоть бога сделана из слоновой кости, а его волосы, сандалии и драпировка покрыты золотом. Статуя Афины работы Фидия, которая стоит в Парфеноне в Афинах, относится к тому же типу. Золото нетленно, но слоновую кость необходимо регулярно смазывать маслом и полировать, чтобы она не треснула. Здесь, в Олимпии, эта священная обязанность была завещана потомкам Фидия - смазывать статую Зевса. Так мы служим богу, и чтим нашего предка, который был величайшим из всех когда-либо живших скульпторов.
Сррбщение, исходившее от потомка, казалось довольно экстравагантным и немного подозрительным. Но я решил воздержаться от суждений, пока сам не увижу статую.
— Прежде чем мы войдем в храм, позвольте мне рассказать вам историю этого храма и указать на некоторые архитектурные детали, — продолжил гид. — Храм Зевса был завершен к восемьдесят первой Олимпиаде; это было триста шестьдесят четыре года назад. А статуя Зевса была установлена лишь через двадцать четыре года, назад, к восемьдесят седьмой Олимпиаде. Таким образом, статуе, которую вы сейчас увидите, триста сорок лет. Когда мы к ней подойдем, вы поймете, почему обычно говорят, что природа создала слонов, чтобы Фидий мог собрать с них бивни для своей статуи.
Я закатил глаза: — Он определенно лебезит перед своим предком, — прошептал я Антипатру, который шикнул на меня.
— Сам храм – чудо света. Его длина двести тридцать футов, ширина девяносто пять футов, а высота шестьдесят восемь футов. Вершину фронтона увенчивает тридцатифутовая статуя Ники, богини победы; соответственно, она смотрит на древний стадион на востоке, откуда бегуны могут смотреть на нее и вдохновляться. Есть у кого-нибудь вопросы? Нет? Тогда, сейчас мы войдем в вестибюль храма. Там вы увидите статую царя Ифитоса из Эллиса, который впервые организовал Игры здесь, в Олимпии. Он сделал это по указанию дельфийского оракула, который объявил, что все греки должны прекратить войну и сложить оружие в течение месяца, предшествующего Играм. Таким образом, Олимпиада принесла грекам мир и положила конец постоянным войнам.
— А теперь римляне поддерживают свой мир между нами, — пробормотал какой-то мужчина позади меня. Некоторые участники в нашей группе хмыкнули, поддержав этот комментарий. Хотя они вряд ли могли догадаться, что я римлянин, я вдруг почувствовал себя неловко.
— В вестибюле, — продолжал проводник, — вы сейчас увидите тяжелые бронзовые щиты, с которыми в последний день Игр выступят одетые в полную броню гоплиты. А вокруг всех этих стен вы видите фриз, на котором изображены подвиги Геракла, вдохновляющие приезжающих сюда атлетов и служащие напоминанием о том, что, подобно Геркулесу, они должны постоянно стремиться к подвигам. Теперь, если вы последуете за мной…
Я поднял руку: — Вообще-то у меня вопрос.
Человек позади меня, пробормотавший комментарий против римлян, хмыкнул. Я болезненно переживал за свой римский акцент, но все-таки спросил: — Вы упомянули щиты, с которыми выступят гоплиты. Но меня заинтересовали позолоченные щиты, украшающие фриз, который проходит по всему храму. Для чего они и что они означают?
— Отличный вопрос! Их всего двадцать один позолоченный щит. Их подарил храму пятьдесят четыре года назад римский полководец Луций Муммий, когда посетил Олимпию после того, как подавил восстание Ахейского союза.
— После того, как он подавил последние проблески греческого сопротивления! — прошипел мужчина позади меня. Антипатр оглянулся на человека и шикнул на него.
Гид продолжил: — Были опасения, что Муммий сделает с Олимпией то же, что он сделал с Коринфом, разграбит храмы и святилища, возможно, разрушит все это священное место, но вместо этого Муммий счел нужным почтить Альтис новыми статуями Зевса и пожертвовать золотые щиты. которые сейчас украшают фриз храма.
— Отобранные у побежденных греков! — прорычал мужчина позади меня.
— В благодарность, — продолжал проводник, — город Эллис, управляющий святилищем Олимпии, воздвиг конную статую Муммия, которая стоит на почетном месте среди статуй богов и атлетов здесь, в Альтисе.
— И ее надо снести! — заявил человек позади меня, больше не понижая голоса.
— Эй, вы там! — сказал проводник. — Напоминаю, что мы собираемся войти в дом Зевса. И вы больше не будете повышать голос… вы даже вообще замолчите, как только мы войдем в храм, или я прикажу вас выгнать. Вы меня поняли?
Я обернулся, чтобы хорошенько разглядеть ворчуна. Это был мускулистый мужчина со светлыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой, возможно, сам бывший атлет. Он тоже посмотрел на меня, потом на Антипатра, также смотревшего на него. Затем мужчина отвел глаза, что-то пробормотал и неохотное согласился.
Мы последовали за проводником вверх по ступенькам ко входу, где были открыты огромные бронзовые двери. Я остановился на мгновение, чтобы взглянуть на массивные мраморные колонны портика, а затем последовал за группой в храм.
Возможно, статуя Ифитоса и щиты гоплитов впечатлили кого-то, но я не смог о себе этого сказать, потому что, войдя в зал, я в первый раз в жизни увидел статую, занимавшую самую дальнюю нишу храма, и с этого момента я уже не о чем не мог думать кроме нее
Я забыл о своем дискомфорте от антиримских настроений, с которыми я только что столкнулся. Я зажмурился и подошел бы прямо к статуе, если бы Антипатр не схватил меня за руку. Проводник что-то бубнил, я полагаю, пересказывал все подвиги Геракла, но я его не слышал. Я с трепетом смотрел на Зевса, восседающего на троне.
В жизни бывают редкие моменты, когда разум отказывается принять то, что видят глаза, потому что увиденное просто не может существовать в том мире, каким мы его знаем; ему нет места в нашей природе, и оно как будто пришло из какого-то другого божественного мира. Мы почти всегда считаем, что разум прав, а глаза ошибаются, обманутые оптической иллюзией; но пока это перетягивание каната между разумом и глазами не разрешено, наблюдателя охватывает нечто вроде оцепенения. Так было и со мной, когда я увидел Зевса - ведь это была не просто статуя, а передо мной сидел на троне сам бог.