Семь чудес
Шрифт:
— Но почему?
— Потому что вчера он поднял руку на этого циника. Если бы Протофан не тронул старого дурака, не было бы проблемы. Но из-за того, что он жестоко обращался с философом и из-за того, что инцидент произошел на стене ограждения Альтиса, судьи думают, что Протофан, возможно, нарушил какой-то священный закон или что-то в этом роде.
— Что за нелепость! — сказал другой мужчина. — Протофан сделал только то, что мы все желали сделать.
— Но ему не следовало трогать философа, — сказал другой, благочестиво покачивая указательным пальцем.
— Говорят, что все теперь зависит от Симмия Циника, — сказал другой.
— Как это? — спросил Антипатр.
— Кажется, на самом деле, никто из судей не видел, что произошло так как, они в это время забежали слишком далеко вперед. Итак, они вызвали Симмия для дачи показаний. Если он появится сегодня утром и скажет, что Протофан поднял на него руку на вершине стены Альтиса, то для Протофана все кончено. Четыре года тренировок и его шанс на славу исчезнут как дым! И все из-за этого.
— А если циник не появится? — сказал Антипатр.
— Тогда, возможно, Протофан все-таки сможет принести клятву. Сомневаюсь, что кто-либо из других атлетов будет свидетельствовать против него, также, как и кто-нибудь из зрителей.
Возникло внезапное волнение. Толпа расступилась перед проходившим в скромном хитоне Протофаном. Мужчины аплодировали и выкрикивали приветствия. Некоторые бросились вперед, чтобы поддержать его похлопыванием по плечу. Молодой человек, который накануне был таким буйным, сегодня утром показался совсем другим. С мрачным, но решительным видом Протофан поднялся по ступеням к Булевтериону, но двое судей в пурпурных мантиях выступили вперед и своими раздвоенными жезлами преградили ему путь.
— Ты знаешь обвинение против тебя, Протофан, — сказал один.
Атлет открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. Проявление неуважения к судьям лишило бы его права участвовать в соревнованиях точно так же, как и проявление нечестности. Он тяжело сглотнул и спросил низким голосом. — И когда все это решится?
— Думаю, скоро, — сказал судья. — А вот и циник.
Люди расступились, уступая место Симмию, который только что появился с края толпы. Циник, как обычно, выставлял себя напоказ, шатаясь, как пьяный, одной рукой хватаясь за горло, а другой делая умоляющий жест.
— Что он этим хочет сказать? — с отвращением произнес один из зрителей.
— Он издевается над Протофаном, поднимает правую руку, как это делают бойцы в панкратионе, когда признают поражение! Как нагло со стороны циника так высмеивать молодого человека, ведь он вот-вот разрушит его жизнь!
Симмий, пошатываясь, направился прямо ко мне и Антипатру, подойдя так близко, что я отшатнулся назад. В это время, я услышал, как он крикнул тонким, хриплым голосом: — Дайте мне воды! Так хочется пить!
— Он не разыгрывает нас, — сказал я Антипатру. — С ним действительно что-то не так.
На ступенях Булевтерия, прямо перед Протофаном и судьями, Симмий рухнул на землю. Он размахивал своими костлявыми руками и ногами и крутил головой. — Воды! Дайте мне воды! О, боги, так хочется пить!
После последней отвратительной конвульсии Симмий перевернулся лицом вниз, растопырив конечности, и больше не двигался. Циник был мертв. Его правая рука была вытянута над головой, так что скрюченный указательный палец, казалось, указывал прямо на Протофана.
Событие было таким неожиданным и таким странным, что долгое время никто не шевелился и все молчали. Затем кто-то закричал: — Это Протофан его убил!
Поднялся сильный переполох, когда люди двинулись вперед, приблизившись к мертвому цинику так близко, как только могли. Судьи взяли на себя ответственность, отгонять толпу раздвоенными жезлами. Протофан стоял на месте с ошарашенным видом.
Подталкиваемый теми, кто стоял позади меня, я оказался впереди, очень близко к трупу. Из Булевтериона появились новые судьи. Один из них ткнул в меня своим жезлом и велел отступить. Я натужно отступал от толпы, которая двинулась вперед. Опасаясь, что могу наступить на труп, я взглянул на мертвого циника. Указательный палец, указывающий на Протофана, был перепачкан кровью. Присмотревшись к пальцу, я увидел две колотые ранки.
— Он отравлен! Циника должно быть отравили! — закричал кто-то.
— Позор, Протофан! Зачем ты это сделал? — крикнул другой.
— Мы все знаем, зачем, — сказал кто-то третий. — Но убийство, Протофан? Ни один человек не может совершить такое бесстыдное преступление и рассчитывать на участие в Играх Зевса.
Оказывается, что Протофана могли тут же судить, если не олимпийские судья, то судом собравшейся толпы. Люди сразу же предположили, что именно он виновен в смерти циника.
— Позор! — крикнул человек позади меня. Я почувствовал дрожь, узнав голос. Это был тот же самый голос, который презрительно бормотал о Муммии и римлянах, стоя позади меня в храме Зевса. Я нахмурился, потому что его голос был мне знаком и по другой причине...
Я обернулся и заметил крикуна в толпе, узнав его по мускулистым плечам и светлой бороде. В одной руке он держал мешок из толстой кожи, туго перетянутый сверху веревкой.
— Но как Протофану это удалось? — спросил кто-то.
— Должно быть, обманом заставил старого дурака что-нибудь съесть, — ответил другой.
— Или, скорее, что-то выпить!
— Циник не был отравлен, — сказал я.
— Что ты хочешь сказать? — Судья, который ткнул меня, теперь посмотрел на меня и наморщил лоб. — Говори, молодой человек!
Я прочистил горло. — Симмий не был отравлен. Во всяком случае, не тем, что он ел или выпил.
— Тогда что его убило? — спросил судья.
— Змея.
Это вызвало новый переполох в толпе.
—Среди нас разгуливала смертоносная змея?
— Посмотрите, — сказал я, — на его палец. Его укусила змея. Даже отсюда я вижу следы.
Некоторые из судей нагнулись, чтобы осмотреть раны на указательном пальце Симмия.
— Он жаловался на ужасную жажду, — сказал я. — Мой отец… (Я собирался сказать им, что мой отец еще в Риме научил меня всему, что нужно было знать о змеиных ядах и их действии, обращении со змеями, извлечении их яда, но какое им дело до этого?) Вероятно, его укусила змея дипса. Яд дипсы вызывает ужасную жажду, затем судороги, а затем смерть, и все это в считанные секунды.