Семь чудес
Шрифт:
Я шагнул на ящичек и заглянул в ящик.
Никто не мог упрекнуть никого в том, как была упакована статуя. Ящик был хорошо сложен, и вокруг статуи были обвязаны складки мягкой ткани, чтобы смягчить ее при ударах. Они скрывали детали статуи, но ее общий вид просматривался, и сразу бросалось в глаза, что голова отсутствовала или, вернее, была разрушена, так как осколки гипса и пылинки, которые когда-то составляли голову, валялись разбросанными по упаковке и на дне ящика.
Я спустился на палубу. С неохотой, или мне так показалось, все остальные, наконец, заняли свои места, начиная с Клеобула, чье лицо было пепельным, когда он уступил свое место Гатамандиксу. Друид просто хмыкнул при виде обезображенной статуи и не выказал никаких эмоций. Виндовикс был настолько высоким, что ему не нужен был ящичек, чтобы заглянуть внутрь. Он встал на цыпочки и выглянул из-за края. Он сжал челюсть. Его лицо стало ярко-красным, а бледно-голубые глаза заблестели от слез.
— Что мне теперь делать? — сказал Посидоний. — Зенаса больше нет, а самая важная для нашего расследования часть статуи - голова - уничтожена. Умышленно уничтожена, думаю, можно смело сказать. Сучковая дыра в дереве была просверлена и расширена до тех пор, пока в нее можно было просунуть какой-нибудь инструмент, возможно, даже железный посох, и разбить им голову. Учитывая преднамеренный и решительный характер этого действия, я подозреваю специальный умысел. И этот кто-то должен был знать, что сучковая дыра находится, на высоте, точно соответствующей голове статуи. Человек, который это сделал, явно присутствовал при сооружении ящика, и этот человек мог позаботиться о том, чтобы эта конкретная доска с удобным отверстием от сучка была прибита именно так, чтобы затем обеспечить легкий доступ совершить это разрушение.
Все то время, пока говорил, Посидоний смотрел на Клеобула, который бледнел все больше.
— Учитель, в первую очередь подозрение должно пасть на Зенаса, — произнес он. — Почему раба здесь нет? Почему он оставил свой пост?
— Если Зенас и сыграл в этом какую-то роль, то только потому, что кто-то его на это подтолкнул, — сказал Посидоний, продолжая смотреть на Клеобула. — Но я не могу поверить, что Зенас предаст меня, особенно в таком серьезном вопросе, как этот. Тот факт, что его здесь нет, а его письменные принадлежности валяются на палубе, наводит меня на мысль, что бедолаге был нанесен какой-то вред.
Клеобул тяжело сглотнул: — Тогда где он?
Посидоний, наконец, отвел взгляд от своего ученика. Он повернулся и посмотрел за борт корабля.
— Учитель, если бы раба выбросили за борт, его тело уже прибило бы к причалам, — сказал Клеобул. — Кто-нибудь бы это увидел…
— Нет, если его тело было привязано к железному посоху, которым размозжили голову статуе, — сказал Посидоний, пристально глядя на воду внизу, как будто одной лишь силой воли он мог заставить волны выдать свою тайну.
— Но это ужасно! — сказал Антипатр. — Нет ли другого объяснения случившемуся, кроме обвинения кого-то в убийстве и бессмысленном разрушении? Возможно, Зенас еще объявится. Разве у тебя никогда не пропадали рабы, Посидоний, а потом появлялись на следующий день со стыдом, воняющие вином и публичным домом?
— Только не Зенас, — сказал Посидоний. — И какой у него мог быть мотив, чтобы уничтожить голову статуи? И вообще, какие мотивы могут быть у кого-то, чтобы сделать такое?
На это никто не дал ответа. Клеобул, все еще бледный, но с вызывающим блеском в глазах, долго смотрел на своего учителя, затем резко попрощался и поспешил прочь.
Договорившись с капитаном о доставке поврежденной статуи в свой дом, Посидоний сказал нам, что хочет побыть один, и пошел обратно один. Галлы ушли сами по себе, при этом Гатамандикс схватил Виндовикса за плечо, словно утешая его. Я видел, как они нырнули в захудалую таверну на набережной. Я остался с Антипатром, который изъявил желание вернуться в дом Посидония.
Когда мы уходили от гавани, я оглянулся через плечо мимо корабля на далекие руины Колосса в конце длинного мола. Огромные осколки бронзы тускло блестели под железно-серым небом. За Колоссом над открытым морем собирались темные тучи.
* * *
Это был мрачный день в доме Посидония.
Галлы отсутствовали, как и Клеобул. Наш хозяин, наконец, вернулся, но заперся в своем кабинете. В конце концов, возчик прибыл с ящиком. Без энтузиазма Посидоний вышел из своего убежища, чтобы проследить за распаковкой.
Вскоре гипсовая статуя стояла в комнате рядом с садом. Даже без головы останки представляли собой завораживающее зрелище, показывая, как, должно быть, выглядел Колосс, когда стоял в полный рост рядом с гаванью. Если бы живой моделью был грек, эта статуя, несомненно, была бы чуть поменьше натуральной величины, но ее негабаритные пропорции соответствовали фигуре неуклюжего галла, а ее мускулистое телосложение легко можно было принять за копию Виндовикса или его предка, на которого он был похож.
— Возможно, голову можно собрать из частей и склеить, — с надеждой сказал Антипатр, но когда мы подобрали все кусочки, единственными узнаваемыми фрагментами были несколько сломанных солнечных лучей от короны Гелиоса.
Не говоря ни слова, Посидоний вернулся в свою библиотеку, но через мгновение появился снова.
— Кто-нибудь из вас заходил сегодня в мою библиотеку? — спросил он.
Антипатр покачал головой, как и я.
— Очень странно, — сказал Посидоний. — Я уверен, что перед тем, как мы сегодня утром отправились на корабль, нож Гатамандикса был на моем столике, где я его оставил. Но сейчас его нет.
— Возможно, Гатамандикс забрал его и взял с собой сегодня утром, — предположил Антипатр.
— Зачем ему это делать, не сказав мне?
Меня пронзило смутное предчувствие: — Как вы думаете, почему галлы еще не вернулись? Я посмотрел на темные клубящиеся облака над головой. — Приближается буря.
— Вероятно, они напились до беспамятства в той прибрежной таверне, — сказал Антипатр. — Лучше оставить их в покое и позволить им вернуться домой, когда захотят.
Я кивнул: — А куда, по-вашему, отправился Клеобул?
— Я уверен, что в дом своего отца, — сказал Посидоний с горечью в голосе и вернулся в свой кабинет.
— Что за день! — сказал Антипатр. — Я иду в свою комнату, чтобы вздремнуть. А ты, Гордиан?
— Я еще немного посмотрю на статую, — сказал я, присев на корточки, чтобы рассмотреть ее под низким углом, как если бы я был на корабле, плывущем в гавань, а модель была Колоссом в натуральную величину, возвышающимся надо мной. Я попытался представить себе голову целой и очень похожей на Виндовикса, и почувствовал ту жуткую дрожь познания, которую испытываешь, когда статуя вдруг кажется уже не неодушевленной, а живой сущностью. Был ли это предок Виндовикса, который стоял передо мной, плененный божественно вдохновленной рукой Хареса?