Семь чудес
Шрифт:
Мужчина перестал всхлипывать и постепенно пришел в себя. Он сел прямо в саркофаге. Его движения были жесткими. Его глаза были тусклыми, а лицо лишено всякого выражения. Он казался таким безжизненным, что на мгновение в зыбком свете я подумал, не мумия ли он на самом деле.
— Если бы ты знал историю Джала, сына Рутина, — сказал он, — помоги мне выбраться из этого проклятого каменного ящика. Выведи меня из тьмы на солнечный свет, и я все тебе расскажу, юный гость из Рима.
* * *
Когда мы вышли из шахты, нас ослепило сияние полуденного солнца. Кемса, смущенный своим обмороком, бросил злобные взгляды на незнакомца, который, казалось, был сражен солнечным светом больше, чем все мы. Как я узнал позже, этот человек находился внутри пирамиды, в полной темноте почти два дня.
Кемса погасил факелы, и мы приготовились к спуску, но Антипатр удержал меня: — Мы недалеко от вершины пирамиды, Гордиан. Не подняться ли нам на самый верх?
— Но человек из саркофага…
— Какое нам до него дело? — тихо сказал Антипатр. — Да, он нас всех напугал, ну и что? Если какой-то местный сумасшедший желает провести время, лежа в пустом саркофаге Хеопса, я не понимаю, почему это должно беспокоить нас. Мы оказались у Великой пирамиды в полдень, Гордиан, и имеем возможность постоять на самой вершине в час, когда пирамида не отбрасывает тени. — Он повысил голос и обратился к проводнику. — Кемса, помоги этому парню спуститься и дай ему воды. А мы с Гордианом слазаем наверх.
С недовольным видом, Кемса, тем не менее, сделал так, как ему сказали, и оба мужчины начали спускаться.
— Но согласитесь со мной, учитель? — Я сказал. — Что вы сегодня уже так перенапряглись, а солнце такое жаркое…
Пока я высказывал свои сомнения, Антипатр начал восхождение.
Ворча на своенравный характер Антипатра, я все же последовал за ним. Когда, тяжело дыша, я добрался до вершины, мои усилия были вознаграждены сверх моих самых смелых ожиданий.
Первоначально верхушка Великой пирамиды, должно быть, была покрыта золотом или каким-либо другим драгоценным металлом, судя по остаткам штырей и зажимов, которыми металл крепился к грубо отесанному камню под ней. Этого великолепия больше нельзя было увидеть — кто-то давным-давно разграбил металл, но вид был впечатляющим, и подобного ему не было нигде на земле. Медленно поворачивая с севера на юг, я увидел обширную зеленую дельту, раскинувшийся город Мемфис, извилистый Нил, исчезающий вдали, и скалистые горы Аравии за ним. Под нами различные храмы и различные святыни на плато выглядели как макеты архитекторы; среди них я снова заметил большую песчаную дюну, которую мы миновали по пути. На юго-востоке я увидел соперницу Великой пирамиды; ее вершина была явно ниже нашего уровня, но все равно была огромной. Повернувшись на запад, я лицезрел устрашающую красоту ливийской пустыни с непроходимыми зубчатыми горами и ущельями.
Я считал, что ни один вид не сравнится с видом с Галикарнасского мавзолея или зиккурата в Вавилоне, но стоя на вершине Великой Пирамиды, я понял, как смотрели на мир сверху вниз и, каким его должно быть его видели боги.
Ветер пустыни свистел в ушах, но я вытирал пот со лба. Мы с Антипатром долго сидели на этом вневременном месте, любуясь видом. В конце концов, глядя вниз на подножие пирамиды, я увидел нашего проводника и незнакомца из саркофага, сидящих в тени, отбрасываемой верблюдами, и потягивающих воду из одного из принесенных проводником бурдюка.
— Я тоже не прочь был бы попить, — произнес я.
Спускаться было сложнее, чем подниматься. Мы шли осторожно, не торопясь. В любой момент я боялся, что Антипатр может потерять равновесие и упасть, но именно я сделал неосторожное движение у самого низа и потеряв контроль над собой на последних пятидесяти футах, приземлившись в кучу песка, невредимый, но весьма смущенный.
Кемса разрешил мне утолить жажду только маленькими глотками, сказав, что слишком много и слишком быстро глотать опасно. Чтобы перекусить в полдень, он предложил нам переместиться в ближайший храм. С незнакомцем позади Кемсы мы подошли на верблюдах к самой маленькой из трех пирамид. За ней мы наткнулись на три гораздо меньшие гробницы, тоже пирамидальной формы, но построенных ступенчато, которых я раньше не заметил.
— Сколько пирамид в Египте? — спросил я.
— Пирамид очень много, — сказал Кемса, — их больше сотни не только здесь, на плато, но и по всему Нилу. Но, многие из них очень маленькие по сравнению с Великой пирамидой.
Перед одной из этих неказистых пирамид стоял небольшой, но красивый храм, посвященный Изиде. Ярко раскрашенные колонны в форме стеблей папируса окружали вход. Обычно, как объяснил Кемса, здесь нет отбоя от прихожан, но в этот день все были на фестивале в Мемфисе. Сидя в тени на ступенях храма, мы поужинали лепешками, диким сельдереем и гранатами.
Человек из пирамиды неохотно взял немного нашей еды.
Антипатр мало обращал на него внимания, а мне было любопытно: — Ты говоришь, что тебя зовут Джал?
Мужчина кивнул.
— Как долго ты был там?
Джал нахмурился: — Я не могу сосчитать. Я вошел туда в седьмой день месяца Пайни…
— Но это было два дня назад! — сказал Кемса, бросив на него подозрительный взгляд.
— Ты был там все это время? — спросил я.
— Да.
— У тебя был свет?
— Когда я вошел, у меня был факел. Но вскоре он прогорел.
— А у тебя была еда или вода?
— Нет.
— Что ты там делал?
— Я лежал в саркофаге, как велел мне священник - священник из этого самого храма - и я ожидал прихода того, кто меня спасет. Я думал, что, возможно, появится Анубис с посланием от богов или один из моих предков из Страны Мертвых - может быть, даже ка моего бедного отца! Но никто не пришел. Я лежал в темноте, ожидая, иногда бодрствуя, иногда засыпая, пока, наконец, не перестал понимать, проснулся я или сплю, или даже жив ли я или уже мертв. И никто не пришел. О, каким я был дураком! — Он снова заплакал, или, вернее, начал всхлипывать, потому что, я думаю, в нем было недостаточно влаги, чтобы вызвать слезы.
— Ты обещал рассказать нам свою историю, — тихо сказал я, намереваясь его успокоить.
Он откусил кусочек хлеба и сделал несколько глотков воды. — Ладно, расскажу. Я Джал, сын Рутина. Я прожил в Мемфисе всю свою жизнь, как и мои предки до меня, начиная со многих поколений, еще до того, как Египтом правили Птолемеи. Процветание моей семьи менялось от поколения к поколению, но всегда каждый сын заботился о том, чтобы его отец после смерти прошел надлежащие обряды и был мумифицирован в соответствии со стандартами первого класса, а не второго или третьего.