Семь чудес
Шрифт:
— Началось наводнение, — прошептал Джал. — А мой отец дома! — Он упал на колени, закрыл лицо и заплакал от радости.
— Вы тоже сходите посмотреть! — воскликнула маленькая девочка. Она взяла меня за руку и повела по тропинке к реке. Антипатр, кряхтя, последовал за мной. На илистом берегу мы сняли обувь и вошли в Нил. Посмотрев вниз, я увидел, как зеленая вода становится коричневой по мере того, как она неуклонно поднималась, покрывая сначала мои ступни, а затем лодыжки.
Со всех концов реки я слышал возгласы благодарения. Снова и снова все взывали к Исиде. Я уставился на покрытую солнечными пятнами воду. Всего на мгновение, среди ряби и искр света, я мельком увидел Исиду, улыбающуюся мне в ответ.
.
IX. Они делают это с помощью зеркал (Фаросский маяк)
— Ты, о чем? — пробормотал Антипатр, который клевал носом под палящими лучами полуденного солнца. Переполненное пассажирское судно, на которое мы сели в Мемфисе, пронесло нас вниз по Нилу, через дельту и в открытое море. Теперь мы плыли на запад, держась поближе к низкой береговой линии. Смотреть было особо не на что; земля была почти такой же плоской и безликой, как море. Палящее солнце, казалось, выжимало краски из всего. Бледная водная гладь отражала небо самого слабого оттенка синего, почти белого цвета.
— Почему существует список именно Семи Чудес? — спросил я. — Почему не шести, восьми, или десяти?
Антипатр откашлялся и моргнул: — Семь — священное число, более совершенное, чем любое другое. Это знает каждый образованный человек. Число семь неоднократно встречается в истории и в природе, и его значение превосходит все другие числа.
— Как так?
— Я поэт, Гордиан, а не математик. Но я, кажется, припоминаю, что Аристобул из Панеи составил трактат о значении числа семь, указав, что в иудейском календаре семь дней и что во многих случаях Гесиод и Гомер также придают особое значение седьмому дню в последовательности событий. На небе семь планет, сможешь ли ты их назвать? По-гречески, пожалуйста.
— Гелиос, Селена, Гермес, Афродита, Арес, Зевс и Кронос.
Антипатр кивнул: — Самое заметное созвездие, Семь Волов или Большая Медведица, имеет семь звезд. В Греции мы прославляем семь мудрецов древности, и твой город, Рим, был основан на семи холмах. Семь героев противостояли Фивам - Эсхил написал о них известную пьесу. А во времена Миноса каждый год отправляли семь афинских юношей и семь дев для принесения в жертву критскому Минотавру. Здесь, в Египте, Нил, образуя дельту, разделяется на семь основных рукавов. Я мог бы привести еще много примеров, но, как видишь, список Семи Чудес вряд ли можно назвать произвольным. Это пример закона природы.
Я кивнул: — Но почему именно эти семь?
— Теперь, когда мы увидели все Чудеса Света, Гордиан, ты, конечно же, понимаешь, почему каждое из них было включено в список.
— Да, но кто первым составил список, когда и почему??
Антипатр улыбнулся. Теперь он полностью проснулся и занялся тем, что ему нравилось больше всего, кроме декламации своих стихов, обучением.
— Список, безусловно, очень старый; он существовал столько, сколько его помнили, а когда я был ребенком я тоже изучал его. Но список в том виде, в каком он дошел до нас, не может быть старше самого младшего памятника, упомянутого в нем. А это, должно быть, Колосс Родосский, сооруженный около двухсот лет назад. Таким образом, список Семи Чудес Света, во всяком случае, в том виде, в каком мы его знем, не старше этого времени.
— Но кто составил этот список и почему?
— Никто не знает наверняка, но у меня есть собственная идея на этот счет. Антипатр выглядел вполне довольным собой.
— Идея? Почему вы никогда не упоминали об этом раньше?
— Прежде чем изложить свою идею тебе или кому-нибудь еще, я хотел увидеть все Семь Чудес Света. После этого мне все равно нужно провести небольшое исследование. Это одна из причин, по которой мы направляемся в Александрию. Надеюсь, я смогу получить доступ к знаменитой библиотеке, где смогу ознакомиться с древними источниками и встретиться с учеными, чтобы определить достоверность моей теории.
— Какой теории?
— Это в общем-то связано с происхождением списка Семи Чудес... — Он кивнул головой в сторону моря. — Вот это, да! Ах, но посмотри туда! Вон туда! Ты видишь?
Впереди нас и немного левее, казалось, прямо над горизонтом сияла яркая звезда, хотя был еще полдень.
— Что это может быть? — прошептал я. Я уставился на звезду, которая вряд ли могла быть звездой, очарованный мерцающим лучом света.
— Ты видишь Фарос! — сказал Антипатр.
— Фарос?
— Он получил свое название от скалистого острова, на котором стоит, в гавани Александрии. город основал Александр, но именно его преемник, царь Птолемей, сделал его великим, построив огромные новые храмы и памятники. Величайшим из них и самым заметным, было, безусловно, сооружение невиданной ранее, возвышающейся башни с маяком на вершине, который указывал безопасный путь кораблям мимо отмелей и рифов к столице Птолемея. Они назвали это маяком. За двести лет, прошедших с момента завершения строительства, подобные башни были построены по всему миру, везде, где морякам требовался высокий маяк, чтобы направлять их корабли, но ни один из этих более поздних маяков даже отдаленно не сравнится по высоте с Фаросским маяком в Александрии.
— Но мы должны быть далеко от Александрии. Я вообще не вижу никакого города.
— Говорят, маяк виден в открытом море на расстоянии трехсот стадиев… по римским меркам, это около тридцати миль или больше.
— Но откуда такой свет? Ведь, никакое пламя не может разгореться так ярко.
— Днем луч маяка создается с помощью зеркал, огромных отражателей из чеканной бронзы и серебра, которые можно наклонять по-разному, чтобы отражать свет солнца. Ночью в башне горит костер, а зеркала усиливают свет, делая его во много раз ярче.
— Замечательно! — прошептал я, не в силах оторвать глаз от мерцающего луча света. Иногда казалось, что он мерцает, искаженный волнами нарастающего тепла и дымкой, нависшей над теплым морем, но свет был сильным и устойчивым, становясь все ярче по мере того, как наш корабль подплывал к Александрии.
Наконец, я начал различать в миниатюре черты прибрежного города - корабли в гавани, городские стены и башни, огромный храм на холме вдалеке - и, что самое примечательное, маяк под названием Фарос у входа в гавань. Сначала мои глаза обманули меня, и я подумал, что Фарос намного ниже, чем был на самом деле. Затем, когда мы подплыли ближе и черты города проявились более отчетливо, я был поражен истинными размерами башни. Я считал, что он должен был быть таким же высоким, как Галикарнасский мавзолей, но он был намного выше, по крайней мере, в два, а может быть, и в три раза.
— Он должно быть такой же высокий, как Великая Пирамида! — сказал я.
Я услышал смешок позади себя: — Ну, уж, не такой высокий, по крайней мере, если верить тем, кто обладает знаниями и инструментами, способными измерять такие вещи.
Я оторвал взгляд от Фароса, чтобы взглянуть на улыбающегося пассажира, который только что сказал эту фразу и теперь присоединился к нам у перил. Его кожа была цвета черного дерева, а на голове не было ни единого волоска, что делало его белые зубы и ожерелье из серебра и лазурита еще более ослепительными. Мне было трудно определить его возраст, но он был немолод; в бровях у него было несколько седых волосков. В его безупречном греческом был элегантный (на мой взгляд, довольно наигранный) акцент высокообразованных александрийцев.