Семь дней из жизни человека

Чернявская Татьяна

Витольд выразительно закатил глаза и благонравно сложил руки на груди, знаменуя собой образец предельного смирения и кротости. От горькой обиды, сжавшей горло, мальчик едва не заплакал. И лишь неимоверная выдержка и природная послушность остерегли его от неразумного замечания в адрес такого недостойного поведения.

– Да только вам мало было скрыть свои страхи под выдумкой, вы отчаянно усердствовали в пороке, плодя демонов, разнося собственную заразу в оба мира. Что вы сделали, во что вы умудрились превратить свою же игрушку?! Только представить себе: беременная не может глянуться в зеркало, потому что дьявол вселиться в её не рождённого ребёнка; девушки могут погибнуть во время гадания, если сквозь зеркало разглядят чёрта; отражение может похитить молодость и душу любителя излишне любоваться собой; незанавешенные зеркала похищают удачу из дома и отражают божьи благодати;

при покойнике не открывают зеркал, чтоб дьявол не вселился в труп и тому подобные байки. Бред, порождение забитого сознания! И в это верят, с этим живут. И повсюду дьявол, чёрт, бес. Словно ему больше заняться нечем, как только подкарауливать в зазеркалье жалких людей. Вам что, вам удобно на него пенять. Вы даже не понимаете, что основные бесы здесь не гости Оттуда, а вы сами! Люди с пустой головой и переполненным самомнением просто не могут иначе. Как же им, бедным, вдруг взять и признать, что в них может проснуться обычный разум, что распознаёт в отёкшем лице пьяницу и сластолюбца, замечает жадность и жестокость, схватывает уродство! Вы же сами, пялясь в зеркала, не осознаёте, как глубоко видите себя. Думаете, чёрт уродует ваши лица в отраженьях, делает глаза маслеными и едкими, кривит губы? Это же вы сами, сами такие и есть. И это не дьявол подкрадывается к вам сзади, чтоб огреть, как вы говорите, пыльным мешком по голове, а ваш собственный разум, встрепенувшись, вдруг распознаёт в привычных контурах истину. Да только зачем людям такое озарение? Зачем им видеть себя на самом деле, без прикрас, таких как есть. Им нужна просто картинка, бездушная и, по возможности, притягательная, чтоб не выводила наружу того, что было компактно спрятано в глубинах души от своих и чужих глаз. Порой вы так усердствуете в укрывании себя, что даже не отдаёте себе отчёт, кто вы на самом деле. А зеркало это может, ему это под силу. Вот и мерещатся вам то ожившее отражение, то дьявольские гримасы. Люди просто трусы, они боятся увидеть себя. Создают табу и суеверия, а сами боятся истины. Боятся, что эта истина окажется сильнее их скрытых. Представь, что человек из зеркала более реален, чем ты сам. Сможешь, позволить ему занять своё место?

– Никто моё место занимать не будет, - не удержался от вскрика Адам, испуганный речью хозяина Дома и его бесновато сияющими холодом глазами.
– Я это я, мне душа дана!

– Да?
– ехидная улыбка на лице мужчины выглядела ужасно и от этого ещё более обидно.
– Тогда, может, поклянёшься, что ты всегда одинаков, что от боли лицо твоё не меняется, что радость не заставляет тебя улыбаться, а грусть плакать. Любой человек во страсти меняется до неузнаваемости, при том неузнаваем он, как правило, собой же. Ты уже примерно представляешь, каков ты есть и какова твоя Душа, да только давай, загляни в зеркало. Оттуда на тебя посмотрит другой, оценивающе посмотрит, беспардонно. Посмотрит и увидит тебя. Ведь Душе тоже иногда нужно взглянуть на себя со стороны. И представь, что остаётся в тот момент в теле, пока душа с боку взирает на творение своих страстей. А может оно всегда было там, или, напротив, приходит Оттуда. И кто из вас будет реален в данный момент?

– Я настоящий, - чуть не заплакал ребёнок.

– А сможешь ты в этом убедить меня? Или, скажем, своих братьев. Одной фразы не достаточно: никто не воспротивит тебе говорить. Ты должен доказать это себе самому, не голословным утверждением и не досужими рассуждениями. Ты должен рискнуть "увидеть" себя. Встать лицом к лицу с самим собой и сделать себя той точкой крепления к жизни, что делает тебя сильнее любых демонов. А главное, демонов своих, что никуда не уйдут и вечно будут терзать тебя. Ты должен "увидеть" их и научиться повелевать ими. Лишь тогда ты сможешь повелевать любыми демонами.

Мальчик испуганно вжался в спинку своего ненадёжного укрытия. Ему уж не казалось такой занимательной и прекрасной затеей становиться учеником некромансера. Всё словно пыталось оттолкнуть его и растерзать. Темнота подползла к самым башмакам и преданно лизнула своим удушливым языком ножку кресла. Колонны-стволы предательски потонули в ней. Звёзды медленно срывались с потолка и с пронзительным шипением гасли в лужах. Хозяин вроде улыбался, но его улыбка не делала лицо добрым или злым, она была никакой и потому никому не предназначалась. И лишь загадочный предмет под покрывалом как прежде висел, призывно развевая своими уже не кажущимися красивыми зёлёными крыльями.

– Там зеркало, ведь так?
– дрожащим голосом спросил Адам, он уже начал догадываться, что с ним намеревается сотворить ужасный человек и ощутил небывалый ранее ужас,

словно двойник, наполненный демонами, уже поджидал его за причудливой материей и рвался наружу, заставляя её содрогаться.

– Не просто зеркало, - учтиво поправил его Витольд.
– Это зеркало Бытия, или для вас, людей, зеркало Истины. Оно не причинит тебе вреда, пока я не прикажу или ты сам этого не захочешь.

Мужчина не стал разговаривать дальше, он спешно, пожалуй, слишком спешно поднялся с кресла и позвал на ладонь одну звёздочку. Посадив её на столешницу, хозяин ушёл, оставив с полумраке испуганного Адама наедине с таинственным зеркалом. Лишившись хозяина, покрывало перестало дрожать, а фонарики звезд дружно погасли. Только последняя, что сияла над столом, осталась с маленьким гостем. Её лучи высвечивали на полу большой тюфяк и одеяло. Мальчик ещё долго сидел, не сводя глаз с дрожащих лучиков и горько плача в тоске по родителям и дому. Когда усталость превозмогла грусть, а безвыходность сменила испуг, Адам осторожно поднялся и на цыпочках побрёл к своему месту, боясь спугнуть последнюю звезду.

– Я только раз взгляну, - пообещал себе он, резко разворачиваясь к зеркалу и приподнимая покрывало.

В стекле не было ничего. Точнее в нём отражался прекрасный зал, тёмный, но от того ещё более торжественный. Посреди зала росли тонкостволые изящные деревца, на чьих ветвях дремали птицы. Там же стоял стол и кресла, поодаль приютился тюфяк. А, между тем, за рамой ничего не было. Не было Адама.

– Но...
– удивился мальчик.

– Ты пока не заслужил отражения в Бытии, - отовсюду раздался голос хозяина Дома.

День второй

Открывая глаза миру, мы посылаем ему благодарность первым мановением ресниц и получаем толику его безграничной благодати со скольжением радостных лучей по коже. Мы каждое пробуждение даём жизни маленькую клятву сделать что-либо удивительно выдающееся и послушно приносим к ночи себя в жертву сну. Но жизнь блага и наши жертвы, как правило, не принимает.

Сегодня же Адаму на мгновенье почудилось, что благая жизнь отвернулась от него, забросив прямиком под землю, где он и будет томиться до скончания времён. Мальчик проснулся в прохладном пустынном зале, окутанном темнотой и сыростью недавнего дождя, от щекочущего прикосновения лапок-лучиков его персональной звезды. Малютка заскучала в одиночестве и попыталась разбудить человека. Сон сходил медленно, нежно удерживал в своих объятьях, манил спокойствием и безмятежностью, да только тьма Дома не давала забыться в ленивой истоме. Адам поднялся и, отряхнув рубашку, аккуратно заправил после себя постель, тут же поглощённую темнотой.

– Успел отдохнуть, Адам?
– учтиво поинтересовался хозяин Дома.

– Как Вы здесь оказались?
– вскрикнул мальчик, испуганный неожиданным появлением Витольда за столом, но быстро взял себя в руки и очень вежливо ответил: - Да, господин, спасибо.

– Как я здесь оказался?
– мужчина с достоинством сдерживал смех.
– Хороший вопрос. Я бы даже сказал извечный. Это Мой Дом, а посему я присутствую здесь везде. Ты просто не удосуживал себя поисками.

Ребёнок невольно поёжился: взгляд седовласого казался ему излишне цепким и дотошным. Он словно выворачивал собеседника наизнанку и с неким обидным снисхождением изучал содержимое. Адам в присутствии хозяина ощущал себя грязным и недостойным, словно именно он был некромансером на суде главы церкви. Это чувство вызывало в малыше неподдельное желание броситься наутёк.

– Когда я смогу начать обучение?
– дрожащим от волнения голосом спросил Адам.

– Ты его уже начал: ты видел зеркало Истины. Этого не достаточно ли для урока, человек?

– Но я же там ничего не увидел, - оробел ученик.
– Вы, господин, сказали, что я ещё не достоин отражения, а что можно ещё рассматривать в зеркале, как не себя самого?

– В зеркале Бытия, кроме тебя, весь мир в его истине. Ужель он не столь прекрасен, чтобы отвлечь человека от самолюбования? Однако есть в твоих словах доля смысла: вы никогда не сможете смотреться в Бытие не ради того, чтоб насладиться созерцанием собственного в нём места. Для вас важен свой собственный клочок великой материи, с которого вы будите созерцать остальное, по сути лишь заглядывая себе за спину настолько, насколько вам позволяет ширина плеч, - ухмыльнувшись собственным мыслям, Витольд устало откинулся на спинку своего давешнего кресла.
– Поистине одна нитка, не способна оценить всего изящества узора, зацикливаясь на собственных узелках и истончениях. Оставим это. Ты что-нибудь ещё увидел там, помимо отсутствия себя?