Семь дней уходящего года
Шрифт:
Хотя нет, я перегибаю палку. Я — очень даже ничего. Не модель, но и мне во след оборачиваются мужчины. И челюсть на пол роняют. Да! И то, что этот мачо смотрит сейчас на меня, — свершившийся факт. Он даже рот открывает, чтобы завязать со мной разговор.
— Я не останусь здесь! — шипит Белая Шубка. Нет. Она не кролик и даже не норка. Она самый настоящий песец. Не животное, а ругательное. — Не буду сидеть рядом с этой!
Чем я ей не угодила, спрашивается?
— Ира, на тебя люди оборачиваются, перестань, — терпеливый
Чёрное Пальто вздыхает и идёт за нею вслед. Как ни крути, а худой мир лучше войны. Провожаю их взглядом. Не Заза, значит. Ира. А кто же тогда Заза?.. Видимо, влажные фантазии тётки на что-то большее, что так никогда и не станет реальностью.
— Знакомые? — спрашивает мачо слева, и я вздрагиваю от тембра его голоса. Он создан, чтобы пленять и покорять. Брать вершины и ставить на самой высокой точке знамя со своим именем.
— Да так… — отвечаю неопределённо и слегка пожимаю плечом.
— Странные иногда встречаются люди, — кажется, кто-то намерен завязать знакомство.
— Ну-у-у… э-э-э… — пытаюсь сосредоточиться я, и меня переклинивает: ни одного связного нормального ответа я из себя выжать не могу. Кажется, он меня нервирует своей идеальностью и явным интересом. А ещё я вдруг понимаю, что не люблю античные статуи: красивые, идеальные, пропорции там правильные, золотое сечение и всё такое прочее, но мрамор есть камень — холодный и пугающий. Из него надгробия делают.
А тут смотрю: Пальто моё спешит назад. Размашистый шаг, целеустремлённый. И плечи у него тоже ничего — широкие. И талия. И живот плоский, а бёдра узкие. И лицо человеческое, тёплое. А ещё он на меня глядит.
— А как же Ира? — спрашиваю я в смятении. Совсем с ума сошла. Не всё ли мне равно?
— Ире стало плохо, — не моргнув глазом врёт Сергей, — вызвал такси и отправил её домой.
— А вы?.. — да-а-а! Таких дур. как я, с фонарями в солнечный день не сыскать! Хорошо, что Чёрное пальто воспитанный.
— А я хочу посмотреть спектакль.
Больше он на меня не глядит. Свет выключают. И начинается Театр: жизнь, смерть, судьбы. Трагедия и драма. Слова навылет, как пули.
Его рука рядом. Платок протягивает. Я плачу?.. Я плачу. Роняю слёзы. Макияж безнадежно поплыл, но удовольствие стоило того. Это катарсис. Мы аплодируем стоя. И только потом я замечаю: красавчик исчез. Скучно ему, наверное, было. А может…. Да какая разница, что там может быть? Нет его — и ладно.
— Может, всё же скажешь своё имя? — спрашивает Чёрное Пальто, помогая мне одеться. На «ты». Естественно, как уверенное вхождение в воду опытного пловца.
— Настя, — отвечаю, решив не ломаться. — Меня зовут Настя.
У него глаза живые. Серые, но тёплые, уютные, как и он сам.
— А меня зовут Сергей. Я провожу тебя домой, Настя.
Вот так просто и естественно, словно мы сто лет знакомы. Что там говорила Соня о том, что все мужчины из партера уже расхватаны?..
День четвёртый. Эпический
День вчера закончился неоднозначно. Впервые за долгое время я не могу сосредоточиться на работе. Как говорится, «смотрю в книгу, а вижу фигу». Смотрю пустыми глазами в монитор и не шевелюсь, наверное, уже полчаса. Ловлю косой взгляд Шефа. Ладно-ладно, тряпка сейчас соберётся и ка-а-ак выдаст!
Изображаю бурную деятельность, и даже что-то у меня начинает получаться. Но перед глазами — фрагменты вчерашней жизни.
Из театра мы с Сергеем добирались на такси. Ничего такого романтичного, мы больше делились впечатлениями от спектакля — два увлечённых фаната. Но, но,
но…
Он не стал подвозить меня к самому дому — мы вышли на остановке. На той самой, где столкнулись два дня назад. И снова шёл снег — удивительный, тихий, завораживающий. Крупные хлопья падали с неба, танцуя в свете фонарей.
— Ты удивительная девушка, Настя, — сказал он мне, улыбаясь. Глаза его светились мягко и… что-то такое было во взгляде, что невольно бросило в дрожь. А ещё я засмущалась. Когда в последний раз мне говорили подобные слова? Что-то и не припомню.
— Это ещё почему? — пробормотала я, пытаясь забрать из его рук пакет с туфлями. Как-то неправильно это — словно мы сто лет знакомы или школьники, а он — тот самый мальчик, что гордо несёт мой портфель.
— Потому что ты плакала там, в театре. Спасибо тебе за эти слёзы.
— Я вообще-то не всегда такая, — пытаюсь оправдаться, — обычно я собранная и серьёзная, в меру эмоциональная, но иногда прорывается, когда чувствуешь по- настоящему.
— Это главное, — не спорит он. — Нашёлся твой кот? — переводит разговор на другое.
— Нет, — горестно вздыхаю я и некстати вспоминаю, что загадала кота на встречу с ним. И опять щёки мои полыхают жаром. Как хорошо, что вечером почти ничего не видно. — Он домашний, — оправдываюсь почему-то, — привык хорошо питаться. Не знаю, что случилось, но нет причин, чтобы Петя отсутствовал так долго. Я уже и объявления по всему микрорайону развесила, и все дворы рядом обходила.
— А тот человек, что звонил?.. — в голосе его искренняя заинтересованность. Не похоже, что это простые вопросы из вежливости. И это приятно: вот, вроде бы чужой человек, а переживает, интересуется. К слову, Соня, например, ни разу не спросила о Пете, всё беспокоилась, как я выгляжу да как пройдёт мой выход в свет.
— Пропал, как и Петя. Телефон отключён. Наверное, это была не очень удачная шутка. Кто-то подшутить захотел, а я не на ту остановку пришла.
— А знаете, я рад, что… В общем, рад.