Семь камней радуги
Шрифт:
– Вы как, живы?
– раздался встревоженный голос Виктории.
– Я да, - прокряхтел Макс, выбираясь из-под тяжелой туши Гольдштейна.
– Я тоже, - ответил Гольдштейн.
Макс немного посидел на полу, приходя в себя, затем бросился к нему:
– Лев Исаакович, вы мне жизнь спасли! Спасибо вам!
– Что это?
– Виктория наклонилась к Гольдштейну, внимательно изучая длинную неглубокую царапину на его запястье.
– Это меня кинжалом задело, пустяки.
– Пустяки, говорите?
– нахмурилась девушка, - Кровь идет, надо обработать.
Макс зажег свечу и достал
На человеке была черная шелковая маска. Макс, не желая прикасаться к трупу, вынул из ножен меч и поддел острием плотный шелк. Ткань разошлась, открывая молодое лицо, с которого смерть еще не вытеснила румянец. Мужчине было от силы лет двадцать пять. Его карие глаза, опушенные длинными густыми ресницами, были широко открыты, и в них застыло изумление, как будто он до сих пор не мог поверить, что все закончилось именно так. Темные волосы были коротко подстрижены. Макс подумал, что парень выглядит в целом очень симпатично, если бы, конечно, не болт, торчащий между глаз. Виктория наклонилась, и, расстегнув черную рубаху, слегка сдвинула ворот: на груди парня красовалась странная татуировка: кинжал, лежащий на куче монет.
– Так я и думала, - мрачно сказала Виктория, - Клеймо наемного убийцы.
– Наемного убийцы?
– бессмысленно переспросил Макс.
– Да, такая татуировка означает убийство за деньги. Ее наносят членам клана наемных убийц.
– Он ведь совсем еще молодой, - удивился Макс.
– Кому это мешает? На его совести, я думаю, немало жизней. Такую татуировку надо еще заслужить. А что касается возраста, так клан отбирает своих учеников, когда они совсем еще малыши. Их воспитывают с детства, и к шестнадцати годам они становятся профессионалами. А к восемнадцати, если проходят испытание, получают вот такое вот клеймо.
– Ну что ж, Черная королева начинает разнообразить свои методы, - отозвался Гольдштейн, не сводя глаз с кинжала, воткнувшегося в стену как раз на том уровне, на котором находилась голова Макса до того, как он был сбит с ног.
Лев Исаакович подошел к кинжалу и протянул руку, чтобы выдернуть его из стены. Виктория громко вскрикнула:
– Не трогай!
Она обернула рукоять кинжала полотенцем и, осторожно вытащив его, осмотрела лезвие.
– В чем дело?
– поинтересовался Макс.
– Вроде бы все нормально, - с сомнением проговорила девушка, - Завтра видно будет. Давайте спать.
– А с этим что делать?
– спросил Макс, указывая на труп.
– Выбросим в окно.
Втроем они подняли тяжелое тело и перевалили его через подоконник.
– Закройте окно, мы ничего не знаем и ничего не видели, - сказала Виктория.
Девушка еще раз осмотрела комнату, и ушла к себе. Гольдштейн, проговорив:
– Что-то я устал, - завалился в кровать.
Макс тоже улегся, но сон не шел. Как только он закрывал глаза, перед мысленным взором вставал темный силуэт убийцы. Макс ворочался с боку на бок, вспоминая все произошедшее. Гольдштейн предсказал неприятности для него. Ничего себе неприятности! Но если так, значит, наемный убийца охотился именно за ним. Да, конечно, ведь это он - наследник, описанный в пророчестве. Макс передернулся, ощущая противный холодок, пробежавший по спине. Он внезапно осознал, что дальше все будет еще страшнее: чем ближе они будут к цели, тем большей опасности будут подвергаться. Что еще припасла для них Черная? Наемники, Серые странники, убийцы - возможно, это только начало. Окно во Мрак открывается все шире, сказал Белый. Кто знает, какая еще мерзость вылезет из него на свет?
– Да прекратишь ты ворочаться?
– взвизгнул Роки, - Дай поспать!
Вздохнув, Макс попытался расслабиться и прогнать тяжелые мысли. Он решил вспомнить что-нибудь приятное, и через некоторое время в памяти всплыло нежное девичье лицо, глубокие синие глаза грустно смотрели на него. Айрис! Или Аня? Какая все-таки красивая! Макс улыбнулся и уснул.
Глава 39.
Он проснулся от стука в дверь.
– Пора вставать!
– прощебетала из коридора Милана, - Завтракаем и в дорогу!
Макс сел на кровати, оглядывая комнату. В ту же секунду он вспомнил о ночном происшествии. Он встал, оделся и подошел к кровати Гольдштейна, который все еще спал. Роки, всегда бодрый и жизнерадостный с утра, вскочил на грудь Льва Исааковича и принялся тыкать носом в его щеку.
– Все, все, встаю, - проговорил тот.
Гольдштейн приподнялся на локте и через силу улыбнулся Максу. Выглядел он неважно: под глазами мешки, лицо побледнело, губы приобрели синюшный оттенок.
– Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
– спросил Макс.
– Да, что-то нехорошо, - признался Гольдштейн, свешивая ноги на пол.
Он медленно оделся и подошел к умывальнику. Все его движения были какими-то неуверенными и слишком плавными, как у тяжело больного человека. Макс наблюдал за ним с возрастающим беспокойством. Поймав его взгляд, Лев Исаакович успокаивающе сказал:
– Не волнуйся ты так! Мне же не семнадцать, я плохо выспался, перенервничал из-за вчерашнего нападения, вот сердце и барахлит. Сейчас позавтракаю, выпью чаю, и буду как новенький.
Но и за завтраком ситуация не изменилась. Гольдштейн почти ничего не ел, только пил много чаю. Он становился все бледнее. Видно было, что он держится из последних сил.
– Что с ним?
– шепотом спросил Макс у Виктории.
– Надеюсь, не то, о чем я думаю, - непонятно ответила девушка.
После завтрака она поднялась вместе с Максом и Гольдштейном в их комнату и попросила:
– Лев Исаакович, давайте посмотрим вашу рану.
Она сняла повязку с его запястья. Края царапины покраснели, вокруг образовалась небольшая припухлость. Виктория выглядела очень расстроенной.