Семь колодцев
Шрифт:
Теперь она была, словно последняя модель Феррари, сам соблазн. Этакая молодая, но уже опытная тигрица с острым плотским взглядом, умопомрачительным бюстом и тугой оттопыренной попкой великолепной формы, способная мимоходом задрать любого зазевавшегося зверька.
А уж если она была без меня — целый божий день самого разного рода предложения сыпались на нее со всех сторон. Это ее, впрочем, не только не раздражало, а, наоборот, радовало и развлекало — тешило ее больное самолюбие, в свое время перенесшее столько унижений и надругательств.
Впрочем, несмотря на такой ажиотажный спрос, несмотря на истеричное мужское сердцебиение, звуки которого шлейфом увивались за ней, она, наверное по старой привычке, привитой еще Мозгоправом, всей душой чтила своего щедрого кормильца и любовника, то есть меня, и воспринимала — по-мусульмански — почти как своего хозяина. Она была послушна, преданна, безотказна, в сексе трудолюбива, страстна, а когда мы вместе бывали на людях, все ее беспрецедентное сексуальное обаяние доставалось исключительно моей не очень скромной персоне, что мне несомненно льстило и необычайно вдохновляло.
Та пьяная оргия в моей квартире была напрочь забыта. Петруха и Аля сыграли свадьбу, на которую я под благовидным предлогом не пошел, чтобы не смущать невесту, а лишь с оказией передал подарок. Алексей трудился в Санкт-Петербурге и молился на свою Лолу, которая, в свою очередь, была всецело занята воспитанием подрастающего ребенка. О подружке Веры по имени Валя я с тех пор ничего не слышал — Вера ни с кем не встречалась и никому не звонила, будто единственным знакомым в городе у нее был только я. Что касается Вовочки и Лены, их оргия жизни продолжалась — они пили и гуляли, каждый день меняя собутыльников и компании. Иногда, в самые голодные дни, они вспоминали обо мне, и я подкидывал им от щедрот душевных сотню-другую, хотя больше никогда не приглашал их домой и не пил с ними.
— Я устала так жить. Мне надо что-то делать! — сказала однажды Вера.
Я даже обиделся, потому что вложил неимоверно много усилий в ее беззаботное бытие.
— Как?! Это же полный кайф! — возмутился я. — Посмотри, во что превратила меня круглосуточная работа — кожа да кости! — Она усмехнулась, видимо подумав о моей лощеной ряхе. — Голова кругом идет! Все опостылело! Одни заботы! Ты не представляешь, с каким наслаждением я бы поменялся с тобой местами! Я только и мечтаю о том, чтобы все бросить и сбежать куда-нибудь!
— Ты не понимаешь, — мягко сопротивлялась она. — Я всю жизнь что-то делала. Я просто так не могу — сидеть в этой квартире или разъезжать на такси по магазинам. Конечно, я тебе от всей души благодарна, но…
— Ну знаешь! Что тебе на это сказать… — Я был оскорблен до глубины души. — Хочешь, я куплю тебе машину?
— Я не об этом. Не злись, пожалуйста! — Она ласково-ласково погладила меня по щеке. — На самом деле мне нужны полноценные занятия, которые смогли бы меня увлечь, которым я смогла бы полностью отдаться.
Такие слова, как «отдаться», в устах Веры, какой бы смысл им ни придавался, всегда звучали настолько порочно, что действовали на меня, как красная тряпка на барселонского быка.
— Меня тебе уже не хватает? Потянуло на группеш-ничек? — поинтересовался я шутливо-язвительно.
— Группешничек не помешал бы! — в той же манере отвечала она.
Я вскипел и с трудом удержался, чтобы не выплеснуть наружу всю свою злость.
— Может быть, твою Валю позовем? — сказал я по инерции и сразу понял, что первый же и нарушил священную клятву, данную всеми перед всеми после той ночной оргии.
Вера проглотила комок противоречивых переживаний и поспешила перевести разговор на другую тему:
— Знаешь, рано или поздно ты меня бросишь. Не спорь! Женщины стареют значительно быстрее, чем мужчины, к тому же надоедают. Не будешь же ты всю жизнь меня кормить и содержать, до глубокой старости? А я не хочу остаться у разбитого корыта, без жилья, без денег, без работы!
Я задумался. Ведь я, дурачок, и не подозревал, что в ее голове роятся подобные мысли. Получается, что все мои труды тщетны? Боже! Тварь неблагодарная!
— Прости меня за эти слова! Я знаю, что я — тварь неблагодарная! — сказала она.
Я от неожиданности поперхнулся. Ни фига себе! Она что, мысли умеет читать? Или по моим глазам догадалась?
— Если хочешь, я больше никогда не буду поднимать эту тему, — продолжала Вера. — В конечном итоге только ТЫ! И ради тебя я готова на все! На любые страдания! И плевать, что будет потом! Я все буду делать так, как ты скажешь! Вышвырнешь меня голой на улицу — я только спасибо скажу. Делай со мной, что хочешь, — я твоя!
«Вышвырнешь меня голой на улицу…» Я представил себе эту волнующую сцену и почувствовал щекотку возбуждения.
— Раздевайся! — внезапно потребовал я ультимативным тоном.
Она несколько секунд осмысливала мой приказ и вдруг стала решительно избавляться от одежды. Я нервно закурил.
Она — со свойственной ей в минуты вдохновения игривой пластикой талантливой стриптизерши — стянула трусики и предстала в своем вопиющем телесном совершенстве.
Несмотря на пресыщение последних дней, я похотливо сощурил глаз.
— Возьми сотовый телефон и спустись вниз, на улицу.
Я ожидал изумленного сопротивления и подбирал слова, чтобы перевести все в шутку, но тут она взяла со столика свой мобильник и двинулась к входной двери.
«Постой!» — хотел крикнуть я, но что-то мерзкое в душе меня удержало.
Тем временем она уже лязгнула железными засовами запорного механизма двери. Я услышал приглушенное гудение вызванного лифта.
Вот это да!
На улице замерло влажное весеннее утро. Что-то такое желто-зеленое и голубое с розовым. В воздухе лениво колыхались, рассеивались и вновь возникали дымчато-прозрачные полосы.