Семь нот молчания
Шрифт:
Работает в семье один отец. С утра до ночи. Иногда и ночью не приходит. Нет, Глеб ничего плохого не думает. Но мать расстраивается. И за это юноша злится на отца. А тот всегда находит оправдание: мол, лечение дорогое.
И правда, дорогое. Квартиру обменяли вот. На меньшую и в другом районе. Половину мебели продали, подаренный фондом рояль – да он бы и не влез в габариты этой трешки. Хорошо, что осталось пианино. Глеб в свое время не разрешил от него избавиться, такого старенького, непрезентабельного, потому что всегда считал верным соратником, разделившим первые победы и разочарования. Потертые клавиши помнили юношу маленьким, любопытным малышом, играющим унылые гаммы и незамысловатые пьески.
– В нашем подъезде хорошие люди. Много пенсионеров. Но есть и молодежь, над нами живут две девушки. Одна такая говорливая, яркая, студентка, наверное. А другая какая-то дикая. Я с ней здороваюсь, а она только кивает. Школьница еще, похоже.
– Ма-а-ма-а-а, – протянул Глеб, неохотно отвлекаясь от вязкого болота своих мыслей.
– А что? Я же просто рассказываю.
Ему не надо было видеть, чтобы знать, что мать сейчас теребит пальцами прядь волос. Лучше бы коробки разбирала. Он опять прислонился к окну. Дыхание медленно выравнивалось. Захотелось спать. И плевать, что сейчас – день, потому что для Глеба теперь всегда ночь. С недавних пор.
Звонок телефона отвлек мать. Ушла в другую комнату и разговаривает. Очень тихо. Так, чтобы Глеб не слышал. Как будто непонятно, что раз тихо, то о нем. Когда же они все угомонятся-то? Со своими сочувствиями, соболезнованиями, предложениями и советами. Уже больше года прошло!
Ощутив новую вспышку раздражения, Глеб постарался сделать глубокий вдох. Еще один. Третий. Как учил психолог в больнице. Черт!
Он не мог видеть, что внизу, под окнами, стоит девушка в неброском сером плащике и удобных туфлях на невысоком каблучке.
Она с любопытством изучила лицо нового соседа. Строгое. Красивое. Без грамма женственности и жеманности. Темно-русые волосы. Не качок. Но и не дистрофик. Плечи широкие. Наверное, если и старше ее, то на год или два, не больше, а может, и вовсе ровесник. Отметила, что юноша ей знаком. Или это внешность такая, что кажется, будто уже где-то встречались?
И тут Лиля сделала то, чего, во-первых, от себя никак не ожидала, а во-вторых, никогда не делала: помахала парню. Махнула робко рукой, словно волосы поправляла с огромным замахом.
Видимо, это заразно: утром – старик-художник, теперь – она сама.
Сосед сделал вид, что ничего не заметил. Как стоял, так и остался стоять. Ну и хорошо, если честно! Лиля, глубоко вздохнув, резко развернулась и пошла вперед. Перемахнув через пару луж, поняла, что немного расстроена. Дойдя до угла, успела рассердиться. Сначала на соседа, потом на себя. А добравшись до остановки, устыдилась настолько, что готова была уходить из дома и возвращаться только затемно, чтобы, не дай бог, снова не встретить того парня. Но, уже садясь в автобус, умудрилась убедить себя, что незнакомец просто ее не заметил. Вот будь на ее месте Элла в своем ярко-розовом плаще, сиреневом берете и с развевающимся шарфом в тон, не заметить было бы невозможно. А она кто? Серая, неприметная мышка этой неприглядной дождливой реальности.
Полегчало. Уставившись в окно, Лиля подумала, что парень все-таки очень симпатичный. А судя по игре на фортепиано, еще и талантливый. Хотя опять же скоропалительные выводы. Откуда ей известно, что играл именно он? Может, кто-то из его семьи? А он пялился в окно со скуки.
Но тихий голос внутри настойчиво повторял, что играл именно этот парень. Не его мать, сестра, брат, отец, бабушка или еще кто. Он – и точка.
Уже подъезжая к своей остановке, Лиля почувствовала, как дернулся телефон, – эсэмэска. Отец. Наверняка интересуется, почему не отвечает Элла. Девушка швырнула телефон поглубже в рюкзачок.
Двери открылись. Лиля выпорхнула из автобуса и, открыв зонт, побежала на занятия.
Глава 2
Мама мыла раму
– Лиля!
Она уже успела спуститься по лестнице на две трети, когда услышала снизу оклик и увидела машину отца. Сегодня он приехал без водителя. Стоял в длинном черном плаще перед раскрытой дверцей и курил.
Парочка знакомых девчонок, спускавшихся следом, разинула рты от удивления. Отец был нечастым гостем в школе, и многие, наверное, считали, что, кроме сестры, у Лили никого нет.
Подошла. Потому что смыться повода не придумалось. Нелепо как-то получилось бы вдруг взять и убежать наверх, спрятаться за огромные двери, надеясь, что папочка не последует за доченькой.
– Так вас ждать? – Взгляд отца буквально впился в нее.
Видимо, Лиля невольно превратилась вся в знак вопроса. Про эсэмэску она, разумеется, забыла. А Элла ей тоже ничего не говорила, насколько помнится.
Отец нервно побарабанил пальцами по дверце авто. Капризно изогнутые губы выдали крайнюю степень недовольства.
– Пф-ф, зачем тебе телефон? Я же отправил сообщение.
Девочка пожала плечами. Вопросы к ней всегда носили характер риторических. Но отец не спешил пояснять. Порывшись на дне рюкзачка, Лиля извлекла сотовый и открыла чат: «Ждем на ужин 18 октября. Кафе „Меридиан“. ДР мамы».
Она сделала большие глаза. Насколько ей было известно, мама родилась летом.
– Ну? – Отец снял очки и начал протирать стекла.
Мысли он читать не умел, поэтому Лиля набрала на дисплее: «У мамы» – с максимальным количеством знаков вопроса.
– Если отбросить излишнюю принципиальность, то женщину, положившую на ваше воспитание двенадцать лет, вполне можно так назвать.
Девушка вздохнула. «Положившую» – вполне характерное слово. И характеризующее. Она не стала набирать, что мама бывает одна. Уж это-то отец должен понимать?
– Короче, нам с Региной будет приятно видеть тебя и Эллу. – Он сел за руль, не закрывая двери, поинтересовался: – Тебя подбросить до дома?
Лиля не стала отказываться. Уже темнело, дождь и не думал заканчиваться, а автобусы в это время ходили редко и набитые битком. Наверняка придется стоять в уголке, вдыхая мешанину из чужого амбре и мечтая присесть, потому что ужасно устали ноги.