Семь раз проверь... Опыт путеводителя по опечаткам и ошибкам в тексте
Шрифт:
Если, например, запятая или буква не оттиснулась на бумаге, то язык не поворачивается назвать это опечаткой, скорее хочется сказать — недопечатка!
Насколько сложен и запутан этот вопрос, свидетельствуют предостерегающие голоса литературоведов и редакторов-текстологов. Так, исследовательница текстов Л.Н. Толстого Л. Д. Опульская замечает, что «определилось неоправданно широкое толкование самого понятия „ошибка“» [ 81 , с. 268]. Литературовед С. А. Рейсер указывает, что между «опечаткой» и «разночтением» существует разница, но она не всегда очевидна. «Бессмысленная опечатка — случай легкий и не представляющий интереса (однако не для нас! — О.Р.). Но дело в том, что опечатка — нередко особого рода осмысление текста,
И впрямь нужно обладать своего рода логической зоркостью, чтобы путем рассуждений отделить опечатку от ошибки. В одной газетной заметке попалась фраза с грубой грамматической ошибкой: «Носорог — одно из самых свирепых представителей африканской фауны». С первого взгляда покажется, что налицо обычная типографская опечатка. Мог же наборщик набрать, а корректор по невнимательности пропустить «одно» вместо «один»? Но дело в том, что заметка «Переселение гигантов» появилась в тот же самый день и с тем же искажением... в нескольких газетах. В телепатию мы не верим и отказываемся допустить, чтобы одинаково ошиблись три-четыре наборщика. Несомненно, что все они набирали так, как прочли в оригинале. Значит, здесь никакая не опечатка, а бесспорная ошибка в материале ТАСС, разосланном во многие редакции.
Редко бывает, чтобы в одной и той же печатной строке в тесном соседстве оказались и опечатка, и ошибка.
Перед нами редакционная статья массовой молодежной газеты, в которой цитируется Александр Блок:
Сотри случайные черты, И ты увидЕшь — жизнь прекрасна!Конечно, миллионы читателей поймут, что Блок никогда бы не написал «увидешь». Это явная опечатка, постыдный газетный «прохлоп». Но тот, кто не затруднится сверить приведенную цитату с соответствующим местом в прологе к поэме «Возмездие», увидит, что редакция допустила более серьезную ошибку. В подлиннике напечатано:
Твой взгляд — да будет тверд и ясен. Сотри случайные черты — И ты увидишь: мир прекрасен.Вот что значит не иметь навыка к «микроанализу» текста. Взяли бы несколько строк из поэмы вместе и легко обнаружили бы ошибку, так как не сошлась бы рифма.
Не рекомендуется огульно причислять к опечаткам такие ошибки, которые попали в печать в результате описок в авторской рукописи или машинописном экземпляре. Нередко создаются запутанные положения, когда ошибки и опечатки, так сказать, в «мультиплицированном» виде, смешиваются в такую кучу, что ни автору, ни типографии не разобраться.
Альфонс Доде в назидательной «Истории моих книг» рассказывает, что герой его самого популярного романа вначале назывался Варбарен из Тараскона. Но оказалось, что в Тарасконе существовал в то время старинный торговый дом Барбаренов, представители которого угрожали писателю судом, если он не вычеркнет их имени из «этой оскорбительной карикатуры». «Питая инстинктивный страх к судам, — пишет Доде, — я согласился заменить имя Барбарена Тартареном. Первые корректурные листы были уже отпечатаны, и пришлось просмотреть их строчку за строчкой, тщательно изгоняя букву Б. Некоторые из них проскользнули, однако, неисправленными, и в первом издании встречаются Bartarin, Tarbarin и даже tonsoir вместо bonsoir» [ 47 , с. 196] .
Ошибки в донаборной, дотипографской стадии, естественно, не принадлежат к собственно опечаткам.
По нашему мнению, следовало бы считать опечатками (и соответственно взыскивать за них!) только такие искажения, которые вносятся в текст со стороны, в процессе изготовления печатной продукции.
Ошибка или описка автора — это его личная погрешность, которая, по счастью, может остаться
Видимо, вполне «законным» будет такое определение: опечатка — это ошибка в печатном произведении, представляющая собой расхождение с подлинником и возникшая в ходе изготовления печатной продукции.
Сколько столетий существует полиграфическое производство, но никак не преодолеть «влеченье — род недуга» части наборщиков и корректоров по-своему осмысливать малознакомые слова и «исправлять» их согласно собственному пониманию (или, как теперь говорят, «тезаурусу»). Среди читателей не всякий знает, какую твердую руку надо приложить, чтобы сохранить в наборе все так, как написано автором. Например, такие необычные для современного глаза написания «Напоминают мне оне» и «в атласные, диравые карманы» у Пушкина или «овладела рука свинцовым крандашом» у И. Аксакова.
В сборниках произведений Н.А. Некрасова теперь подчас печатается «Песня Еремушки», что, конечно, выглядит естественнее, чем «Песня Еремушке», как должно быть по строгому смыслу, так как Еремушка — это малое дитя, которое песен не поет, а поют песни ему нянюшка и проезжий человек из города. Относительно медицинской литературы М. И. Снежин жалуется, что в книгах постоянно встречаются такие непрошеные «осмысления», как «аналогия» вместо «аналгия», «моральный» вместо «оральный», «истеричный» вместо «иктеричный» (желтушный), «образцовая» вместо «об-разцовская» (пальпация по Образцову) и т.д. [ 106 , с.96].
В пародийном стихотворении «Предсмертное» Козьмы Пруткова вторая строфа оканчивается словами:
И ты, о писчая бумага, На коей сеял я добро! Уж я потухшая лампадка Иль опрокинутая лодка!В издании 1893 года последняя строка напечатана в соответствии с рифмой: «Иль опрокинутая кадка».
А. М. Жемчужников в письме к издателю М. М. Стасюле-вичу пожаловался, что это исправление разрушило задуманный комический эффект. «Конечно, кадка и лампадка рифмуют; между тем как лодка и лампадка — не рифмы; но ведь лодка потому и хороша, что она — не рифма. Прутков принял ее за рифму потому, что он в это время уже угасал. На с. 83 (в конце) именно сказано: „уже в последних двух стихах 2-й строфы несомненно высказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного“. После сделанного в третьем издании исправления это замечание не имеет уже значения. Замешательства слуха не было. Лампадка и кадка — прекрасные рифмы, удовлетворяющие самому утонченному вкусу. Как могло случиться такое обстоятельство? Это — не опечатка; это — явное, преднамеренное исправление» [ 107 , с. 376].
С болезненной неприязнью относились ко всяким самочинным исправлениям бережно отделанных строк Бальзак и Байрон, Тургенев и Флобер, Блок и Маршак. Нам понятна и даже симпатична неуступчивость братьев Гонкур, которые записывали в своем «Дневнике»: «Господин Дидо-сын присылает нам первую корректуру второго издания „Марии-Антуанетты“, обращая наше внимание на поправки корректора. Смотрим корректуру — и находим в предисловии, где мы взвесили каждое слово, просьбу изменить текст в четырех местах. В ответ на эту наглость мы взялись за перо и написали: Наша книга будет издана так, как она есть, а относительно наших фраз позвольте вам сказать, что „sint ut sunt, aut non sint“. („Пусть будет так, как есть, или не будет вовсе“)» [ 36 , с. 191].