Семь способов засолки душ
Шрифт:
(Респондент долго молчит.)
— У нас жила четырнадцатилетняя девочка, ее мама тоже была в «Белозоре». Ну и… Он так ходил вокруг нее.
— Муж?
— Нет, наставник. Я знала, что он… вступал в связи с несовершеннолетними. Поэтому забрала детей и уехала к родителям в соседний город. Когда мы убежали, сыну звонили и угрожали расправой. «Напишете заявление — и вашей маме конец».
Когда
как хорошо у тебя получается;
да у тебя талант;
наш гуру хочет пригласить тебя на занятия для просветленных;
наш шаман видит в тебе большую силу;
ты видишь будущее, так сказала жрица;
ты потрясающая;
ты богиня;
приходи к нам чаще;
пиши нам чаще;
завтра
и послезавтра тоже приходи;
у нас ночное бдение;
камлание;
прочистка чакр;
разговор с духами предков;
пой с нами, танцуй с нами;
ты свободна;
что ты хочешь?
скажи нам, что ты хочешь, мы все сделаем;
тебе удобно?
хорошо?
ты такая красивая;
ты самая лучшая;
ты сможешь все, ты сама-то чувствуешь, насколько ты крута?
приходи еще.
Их гладили. Их обнимали. С ними беседовал Дагаев лично, уделял внимание, говорил, наставлял.
Спустя время Дагаев оказывался занят, к ним охладевали, и послушники пытались выяснить, что же они сделали не так? Где провинились? Почему у них забрали эту яркую и безусловную любовь?
И им говорили:
нашей общине нужны деньги;
помощь малоимущим членам;
мы семья;
купи наш бубен;
купи камни, заряженные гуру;
это камни из его почек;
он достает их каждый день;
молись почаще;
переезжай к нам;
ты должен отринуть мирское;
отказаться от неверующих;
выдержать восемь часов собраний;
не должен спать;
не должен есть мясо;
не должен есть вообще;
не забывай про физический труд;
так сказал наставник;
так сказала жрица;
так велел гуру;
так провозгласил Великий дух.
Им говорили, нужно петь:
Учитель наш самый мудрый
Учитель наш самый лучший
Учитель наш всех сильнее
Учитель наш непобедимый
Учитель наш самый свободный
Учитель наш Великий шаман
Учитель наш Великий султан
Учитель наш Великий музыкант
Учитель наш открывает в нас талант
Учитель наш учит нас людей любить
Учитель наш учит радость
Занимаясь в группе, я богатею
Занимаясь в группе, я молодею
Занимаясь в группе, я хорошею
Занимаясь на тренинге, я близким помогаю
Занимаясь на тренинге, я проблемы решаю
Занимаясь на тренинге, я любовью наполняюсь
Привожу в группу людей и от бед спасаюсь
Рано или поздно послушница узнавала, что с наставником спит не она одна. Очередной водораздел: примет она это или нет? Если примет, может, примет заодно и групповой секс? Оскорбления? Удары по лицу? Приказ ползать по квартире на четвереньках, толкая перед собой миску и поедая сухой собачий корм? Если нет, приказ откатят, пока она не погрузится в болото еще немного. И повторят предложение.
Готова ты ползать на коленях, как собака, ради того, чтобы тебя не выгнали?
Готова ли терпеть пять дней унижений ради пяти минут внимания?
А семь дней унижений ради трех минут?
А просто унижения готова получить?
Тех, кто недостаточно старается, выживают из коллектива.
Помню, как они дрались между собой — за наставника Суумилу, за Белого волка, за Огненного ястреба, за кого угодно. Таскали друг дружку за волосы, кусали за руки и за уши, кричали. Он мой, — нет, мой, — нет, мой, сегодня мой день. Потом они не помнили, что делали. Пустые глаза, пустые вытертые лица.
Им говорили наказывать друг друга. С этого все начиналось, но слушались не все.
Ты будешь ее пиздить или нет, кричал наставник. Сумрак в комнате был алым из-за красных тяжелых штор на окнах. Горели свечи, одну из них послушница держала перед собой, стоя на коленях. Ее подруга забилась в угол и рыдала. Обе нагие, бедра в точках-синяках.
Девушка не шевелилась. Тогда наставник ударил ее по лицу. Она выронила свечу из рук, та потухла, закатилась под кровать. Наставник в маске ударил ее снова, велел ей опуститься на колени и искать. «Скажи: благодарю и принимаю», велел он. Благодарю и принимаю, отвечала девушка. Ей было холодно на полу голой, она тряслась, из носа шла кровь, капала на пол. Второй наставник снимал это на камеру.
Они часто это делали. Попробуй расскажи кому-то — сразу все увидят, какая ты шлюха. Какое ты ничтожество, какая тварь. Тебе не должно быть больно, если ты и впрямь сияешь.
Почему, раз это не больно, себя не резал никто из наставников? Почему никто из них не ползал голым по полу, не танцевал на углях, не молился сутками, не голодал, не замерзал зимой? Отец, в отличие от них, никогда не кричал. Нет, ты должна, говорил он тихо, мягко, как близкий друг. Ты смелая, ты сможешь. Ты же хочешь помочь своей подруге? Я боюсь, говорила ему Надя, и он гладил ее по спине и волосам. Тихо, тихо, все в порядке. Ты сияешь, Надя, ты сияешь.