Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
– Ваш сказочно богатый дедушка-сарацин носил имя Умар аль-Азри, не так ли?
– продолжил я свое волшебное гаданье.
Если не солгал свет масляной лампы, то флорентиец побледнел.
– Что же касается коварного похитителя-тамплиера, то им мог быть ни кто иной как Гуго де Ту, сын первого хозяина замка Рас Альхаг.
Я ожидал, что Сентилья на этот раз схватится за голову и упадет на пол, но этого не случилось. Напротив, он даже пришел в себя, обрел уверенность и покраснел.
– Мессер, - кашлянув, произнес он твердым голосом, - или вы обладаете чудесным даром прорицания, или вы знаете гораздо больше, чем могу предположить я и, возможно - сам Великий Магистр иоаннитов.
– Синьор Сентилья!
– радостно проговорил я.
– Наше сходство не может быть случайным, раз вы, как и я, допускаете, что и за тамплиерами, и за иоаннитами, и даже за ассасинами стоит еще какая-то тайная сила, которая вертит колесами наших судеб!
Взгляд флорентийца потускнел, и он ответил сухо и недоброжелюбно:
– По чести говоря, мне на это наплевать. Чем больше я стану ломать себе голову, тем скорее сломаю себе шею. Два имени из трех вы назвали верно, мессер.
– Только два?!
– изумился я.
– Именно так, честное слово благородного человека, - поклялся Сентилья.
– Третье имя, может статься, также названо верно, однако оно мне неизвестно самому.
Я подумал, что поступлю опрометчиво, если столь же уверенно отгадаю вслух имя его отца.
– Смею ли попросить вас, синьор Сентилья, - проговорил я, испытывая кое-какие колебания, - назвать имя вашего отца.
– Увы, мессер, - развел руками Сентилья, скрывая, как мне показалось, вздох облегчения, - спросить-то вы можете, но ответить я не волен. Я дал клятву моим покровителям не открывать имени моего отца ни одному из смертных до того самого дня, когда святейший суд вынесет Ордену тамплиеров окончательный приговор.
– Благодарите Всевышнего, синьор трактатор, - гласом пророка изрек я, что моему провожатому, тамплиеру из Рума, не суждено было пасть от вашей руки. Все же убивать брата - не самый легкий грех.
– Брата?!
– содрогнувшись, повторил тайное слово Сентилья, но тут же проявил сдержанность достойного ученика почтенных торговцев Флоренции.
– Вы сказали "брата", мессер? В это поверить очень трудно. Впрочем, я могу предположить, что у тамплиера, похитившего мою бабку, мог и даже, по замыслам Ордена, должен был появиться внук.
– При этих словах взгляд флорентийца просветлел.
– Тогда понятно, почему у иоаннитов возник замысел убить его, раз они узнали, что он при определенных условиях тоже может претендовать хотя бы на часть наследства. Однако...
– Тут Сентилья замолк на несколько мгновений, и я мог наблюдать тяжелую работу мысли, подобно кирке рудокопа вывернувшей кусок почвы и наткнувшейся под камешком легкой разгадки на преогромную глыбу.
– Однако что могло подвигнуть этого тамплиера, который был вашим провожатым, предать свой Орден? Может быть, иоанниты сумели обмануть его, пообещав долю богатства? Но зачем тогда, в самом деле, устраивать его убийство именно моими руками?
– Синьор Сентилья, - вторгся я в его напряженные размышления, - я имел в виду гораздо более близкого родственника. Я располагаю сведениями, что у вашего отца было в общей сумме трое сыновей. Один стал монахом в Скифии. Второй, которого вы, к моему удивлению, не знаете, долгое время жил в Париже, а впоследствии стал тамплиером. Третьего я имею честь лицезреть перед собой. Я могу назвать имя того, второго. Вот оно: Эд де Морей.
Сентилья снова побледнел, потом покраснел и, сжав кулаки, ударил ими по столу.
– Проклятье!
– зарычал он, раздувая ноздри.
– Я больше не хочу ничего знать! Я сделаю свое дело и буду торговать сукнами! Что бы там ни происходило на небесах или в преисподней, мне наплевать! Слышите, мессер? Наплевать! И я клянусь вам, что получу свое наследство, даже если объявится целый легион самозванцев, выдающих себя за моих братьев!
– Вы намекаете на наше братское сходство, синьор Сентилья?
– заметил я, уже вполне мирясь с мыслью, что и сам могу оказаться сыном доблестного Жиля де Морея, а потому - и родным братом алчного Тибальдо Сентилья.
Всякое самообладание оставило рассудительного трактатора, и он выхватил кинжал, который совсем недавно я изволил ему вернуть.
– Полагаю, что ваши покровители останутся недовольны, если вы не довезете ценный товар в целости и сохранности, - безо всякого опасения наблюдая за сверкавшим острием кинжала, предположил я.
По счастью, разговор завершился без кровопролития, поскольку настроение флорентийца менялось быстрее, чем погода посреди осеннего моря.
Он замер и, рассмеявшись как ни в чем не бывало, бросил кинжал на стол.
– Что вы еще хотите от меня, мессер?
– проговорил он затем, уже недобро скалясь.
– Я и так наболтал лишнего, о чем теперь сильно жалею.
– Путь еще достаточно долог, - вполне миролюбиво ответил я.
– Возможно, я сам еще что-нибудь вспомню и так же проболтаюсь. Последнее, что я хотел бы узнать сегодня, это - имя императора-ассасина. Единственное имя, о котором я не имею никаких догадок.
– Вы не дурачите меня, мессер? Вы действительно не знаете, кого я имел в виду?
– вновь изменился в лице Сентилья: мое неведение опять придало ему чувство некоторого превосходства, и его взгляд сразу потеплел.
– Мне нелегко поверить вам. Вы знаете по именам солдат и не знаете имени полководца.
– Моя память напоминает ваше богатое наследство, - сказал я.
– Она лежит в чужом подвале, и я стремлюсь овладеть ею. Однако, судя по всему, есть и другие, весьма могущественные силы, готовые присвоить ее. Как же все-таки звали того императора?
– Фридрих Второй Штауфен, - чуть помедлив, ответил флорентиец.
Это имя не пробудило во мне никаких воспоминаний, но я несколько раз повторил его про себя на случай будущей встречи с каким-нибудь нынешним монархом-ассасином.
На том мы и разошлись с Тибальдо Сентильей в ту ночь, хотя "разойтись" означало отступить друг от друга всего на три шага. Великие воды готовы были поглотить всякого ассасина и всякого богатого наследника, не устраивая никаких хитроумных заговоров или ловушек.