Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Шрифт:
По пути на рынок я решил, что пару-тройку ближайших дней я пооколачиваюсь среди торгового люда, понемногу выспрашивая о наиболее уважаемых владельцах коней и - вообще о всех солидных торговцах живущих в городе. Так я и поступил: придя на рынок, я важно приценивался к коням, расспрашивал торговцев о том и о сем и, признаюсь, по неопытности довольно часто раскрывал свой кошелек, в котором поблескивали мои честно заработанные флорины.
Пока я так торговался, ко мне несколько раз подходила какая-то старушка. Она подступала ко мне то с одной, то с другой стороны, заглядывала в лицо и вдруг, подойдя совсем близко, крепко обняла со словами:
– Андреуччо! Как же ты вырос!
Что мне оставалось, как не вытаращить на нее глаза и не разинуть рот от удивления.
– Достопочтенная сударыня, - пробормотал я, отступая и со всей учтивостью освобождаясь от ее объятий.
– Опасаюсь, что вы приняли меня за кого-то другого.
– Разве ты не помнишь старую сиделку Пампинею, которая ходила за тобой целых полгода, когда ты, Андреуччо, был еще крохой и лазил ко мне на колени, как на высокую гору?
– скороговоркой выпалила старушка, вновь надвигаясь на меня и протягивая ко мне руки.
– Увы, не имею чести помнить вас, сударыня, - пробормотал я, делая еще один шаг назад.
Первым мне пришло в голову, что старуха - мошенница и что она, разведав мое вымышленное имя у хозяина постоялого двора, норовит теперь выклянчить у меня денег за свои прошлые заслуги. Чтобы оправдать ее, я даже подумал, а не приняла ли она меня за Тибальдо Сентилью, живого или мертвого.
– Разве ты не Андреуччо ди Пьетро из Ливорно?
– как бы удивилась старушка и опустила руки.
– Ну да, я тот самый и есть, - кивнул я головой.
– Что я говорила!
– вновь всплеснула своими длинными руками старушка. Иду я себе по дорожке мимо постоялого двора и вдруг вижу знакомое лицо. Я так и остолбенела. Гляжу: такой статный и благородный юноша. А хозяин-то гостиницы - мой добрый знакомец. Я бегу к нему, спрашиваю, а он и говорит: Андреуччо ди Пьетро из Ливорно, лошадник. Как я рада видеть тебя, Андреуччо! Где же ты пропадал?
Направление моих мыслей изменилось, и я с волнением подумал, а не признала ли она того самого ребенка, что некогда жил в этих краях, а потом вырос, отправился в далекую страну и был безжалостно окраден памятью.
Заметив приветливую, но все же недоверчивую улыбку на моих губах, старушка вдруг нахмурилась и проницательно посмотрев на меня, спросила:
– Неужто благородный юноша носил в детстве какое-нибудь другое имя?
– Вполне могло такое статься, - с еще большим трепетом ответил я, и недоверчивость должна была оставить место ожиданию чуда, что могло вот-вот случиться.
– Расскажи-ка поподробнее, славный юноша, - настойчиво попросила старуха.
Тут я перевел дух и рассудил про себя, что такая встреча может таить не только радости возвращения на родную землю, но и неведомые мне пока опасности, ведь, покинув меня здесь, на рыночной площади, словоохотливая старушка наверняка пойдет рассказывать о чудесной встрече всякому иному встречному и поперечному, так что слух может в конце концов дойти и до ушей тех зловещих синьоров, которым я и был обязан всеми своими злоключениями.
И вот я стал плести сказку про остров Кипр, про пиратов и про всякие похищения, которые мне пришлось перенести вместе с моей бедной матушкой.
– Верно! Верно! Так оно все и было!
– кивала старушка.
– Я нянчила тебя до того самого дня, когда вы с матушкой отправились в то злополучное путешествие. Ах, если бы я знала, что с вами должно произойти, как бы я молилась Пресвятой Деве, дабы Она избавила вас от стольких несчастий! Немудрено, дорогой Андреуччо, что ты совсем не помнишь меня. Я могу теперь только возблагодарить Бога, что ты сам остался жив и здоров и даже добился своим трудом известного достатка.
С этими словами старушка пустила слезу и снова накинулась на меня, как сокол на свою жертву. Руки ее оказались сильными и жесткими, словно когти остроклювого хищника.
Теперь я почти не сомневался, что старушка порядочная мошенница и хитрюга. Однако крохотный росток сомнения все же не увядал в моей душе, питаясь вот какой подземной влагой: мне вдруг пришло на ум, что сказки, коими я морочил головы многим добрым людям, могут и в самом деле оказаться совсем не сказками. Вдруг все, что я выдумывал наугад, я попросту, не ведая того, выуживал без спросу из темного колодца моей запретной памяти. Отчего же я не мог оказаться в детстве на острове Кипр, если я потом безо всякого на то желания очутился посреди безлюдных ущелий Рума?
Видимо, почувствовав мои подозрения, старушка отстранилась и, пристально посмотрев мне в глаза, сказала со вздохом:
– Ладно же, достопочтенный синьор Андреуччо ди Пьетро, вижу, что я не обрадовала тебя, а только удивила. Что ж, переведи дух, пойди выпей чарку вина, и тогда, быть может, твоя память оживет вновь, как засохший розовый куст, и ты снова вспомнишь старую Пампинею, которая очень любила тебя. Мы еще увидимся, Андреуччо. Тут я бываю частенько.
При этих словах старуха с едва приметной опаской бросила взгляд куда-то в сторону.
Проницательности мне и самому не надо было занимать. Я, конечно же, уловил этот ее беглый взгляд и скосил глаза в ту же сторону. Там, в дюжине шагов, стояла молодая особа, лет, я полагаю, семнадцати или годом больше, очень пригожая собой и весьма небедно одетая. Небесная лазурь и ясный огонь вечерней зари живописно сочетались в ее платье. Белый убор из тонкого полотна плотно облегал прелестную головку, всем вокруг показывая ее совершенную форму.
Красавица делала вид, что разглядывает снизки бус и разноцветных шнурков на лотке у торговца, но, как только я прикоснулся к ней своим косым взглядом, сразу повернула головку и с не меньшей, чем у меня и старухи, опаской живо осмотрела лошадника Андреуччо с головы до ног. Признаюсь, что короткий взгляд ее умных глазок цвета морской волны, если и не сумел сразу проникнуть в казну моих намерений и подозрений, то успел испортить и поломать там многие замки и затворы.
Я тоже сделал вид, что вовсе не собираюсь любопытничать по ее поводу, а заодно убедил себя, что в таком переглядывании не может быть никакой загадки, ведь все девушки прекрасно чувствуют, когда на них смотрят молодые люди.
Старушка еще раз простилась со мной, попросив пару сольдов на молитвы о моем здравии и о упокоении души моей матушки. Я упросил ее довольствоваться пока моим здравием, и на том мы разошлись. Она заторопилась в сторону городских ворот, а я, бросив последний взгляд на миловидную девицу, рядом с которой уже оказался какой-то состоятельный и крепкий в плечах ухажер, вооруженный длинным клинком, неторопливо двинулся в сторону гостиницы, перебирая в уме все возможные объяснения только что происшедшему случаю.