Семь взглядов на Олдувайское ущелье
Шрифт:
Мтепва повел свою армию к озеру Танганьика, затем повернул на восток.
Ему потребовалось две недели, чтобы добраться до западного прохода в Серенгети, и еще десять дней, чтобы пресечь долину.
Однажды ночью он разбил лагерь на краю Олдувайского ущелья — в том самом месте, где ему уже ничто не угрожало. Костры были разведены, антилопа гну поймана и зажарена, и Мтепва уже расслабился после обильного ужина. И тут его привлек раздавшийся среди людей шум. Из тени выступила странно знакомая фигура. Это был Харади, уже пятнадцатилетний, почти такой
— Я очень рад видеть тебя снова, Харади, — сказал он.
— Я слышал, что тебя невозможно убить, — потрясая копьем, ответил юноша. — Я пришел узнать, правда ли это.
— Нам не нужно драться, тебе и мне, — сказал Мтепва. — Приходи ко мне в палатку, и все будет так, как прежде.
— Когда я оторву от твоего тела конечности, тогда у нас не останется причин для драки, — ответил Харади. — Но даже после этого ты не станешь для меня менее отвратительным, чем сейчас, или чем был тогда, много лет назад.
Мтепва вскочил с выражением ярости на лице.
— Пусть так! — крикнул он. — И когда ты поймешь, что мне нельзя причинить вред, я сделаю с тобой то же, что и с той девчонкой занаке!
Харади ничего не ответил, а просто метнул свое копье в Мтепву. Оно попало работорговцу в грудь и вышло на целых шесть дюймов с другой стороны его тела — настолько сильным был бросок. Мтепва, не веря в случившееся, уставился на Харади, издал короткий стон и упал на каменистый склон ущелья.
Харади оглянулся на воинов.
— Найдется ли среди вас тот, кто оспорит мое право занять место Мтепвы?
— самоуверенно спросил он.
Приняв его вызов, поднялся большой и сильный Маконде, и через тридцать секунд Харади, как и его бывший хозяин, тоже был мертв.
Когда они добрались до Занзибара, англичане там уже ждали. Рабов освободили, слоновую кость конфисковали, воинов арестовали и сделали чернорабочими на строительстве железной дороги из Момбасы в Уганду. Двое из них позднее были убиты и съедены львами в районе Тсаво.
К тому времени, когда подполковник Дж. Паттерсон отстреливал печально знаменитых «людоедов Тсаво», железная дорога почти доходила до предместий Найроби, а имя Мтепвы было настолько забыто, что впоследствии его можно было встретить в одной-единственной книге по истории, да и там оно было написано с ошибкой.
— Потрясающе! — воскликнул Оценщик. — Я знал, что они поработили множество рас во всей Галактике, но чтобы порабощать самих себя! В это почти невозможно поверить!
После совершенных усилий я отдохнул, а затем поведал всем историю Мтепвы.
— Все идеи откуда-то берутся, — безмятежно сказал Беллидор. — Эта, очевидно, родилась на Земле.
— Варварство! — проворчал Оценщик.
Беллидор повернулся ко мне.
— Человек никогда не пытался поработить твою расу, Тот-Кто-Смотрит.
Интересно, почему?
— У нас не было ничего, что могло ему понадобиться.
— Ты помнишь Галактику в то время, когда в ней господствовал Человек? — спросил Оценщик.
— Я могу вспомнить, какой была Галактика, когда прародители Человека убили Бокату и Энкатаи, — честно ответил я.
— Ты имел когда-нибудь дело с Человеком?
— Нет. Человеку не было до нас дела.
— Но разве он не был настолько расточителен, что уничтожал все, что не мог использовать?
— Нет, — сказал я. — Он брал все, что ему было нужно, и уничтожал все, что ему угрожало. На остальное он просто не обращал внимания.
— Какое высокомерие!
— Всего лишь практичность, — сказал Беллидор.
— Геноцид в галактических масштабах ты называешь практичным? — воскликнул Оценщик.
— Он был таким с точки зрения Человека, — ответил Беллидор. — При подобном подходе он получал все, что хотел, при минимальном риске и почти без усилий. Подумай: эта раса, рожденная всего в пятистах ярдах отсюда, правила империей, состоявшей из более чем миллиона миров. Почти каждый цивилизованный народ в Галактике говорит на терранском языке.
— Еще бы — под страхом смерти!
— Это верно, — согласился Беллидор. — Я и не называю Человека ангелом.
Но если он был дьяволом, то очень и очень умелым.
Для меня настало время впитать третий артефакт, который Историк и Оценщик, похоже, определили как рукоятку ножа. Поскольку я уже начал выполнять свою функцию, мне оставалось только слушать рассуждения остальных.
— Принимая во внимание кровожадность Человека и его умение действовать, — сказал Оценщик, — я удивлен, что он прожил достаточно долго, чтобы добраться до звезд.
— Это удивительно в любом случае, — согласился Беллидор. — Историк мне сказал, что раса Человека не всегда была однородной, что на заре ее истории существовало несколько разновидностей этого вида. Они отличались друг от друга по цвету, вере, занимаемой территории. — Он вздохнул. — Тем не менее, он должен был научиться жить в мире со своими товарищами. По крайней мере, это говорит в его пользу.
Слова Беллидора еще звучали в моих ушах, когда я потянулся к артефакту и начал его впитывать.
Мэри Лики надавила на сигнальный рожок лендровера. Находившийся в музее ее муж повернулся к молодому офицеру в униформе.
— Я не могу придумать, какие инструкции вам можно дать, — сказал он. — Музей еще не открыт для посетителей, и мы находимся в добрых трехстах километрах от земель кикуйю.
— Я всего лишь выполняю приказы, доктор Лики, — ответил офицер.
— Ладно, думаю, осторожность не повредит, — признал Лики. — Найдется немало кикуйю, которые жаждут моей смерти — даже несмотря на то, что я выступил на суде в защиту Кениатты. — Он направился к двери. — Если открытия, сделанные на озере Туркана, окажутся интересными, мы сможем отправиться не позднее, чем через месяц. И в любом случае мы должны будем вернуться за десять-двенадцать дней.