Семьдесят неизвестных
Шрифт:
— Триста метров хватит? Триста пятьдесят?
— На первый случай. — Она всё ещё смотрела на него с недоверием.
— Дай тогда мне слово, что отстанешь. Хотя бы на месяц, пока художественный совет не проведу.
— Материал получу — отстану.
— Слово?
— Честное комсомольское.
— Хорошо! Верю! — Он потёр руки. — После обеда иди на склад, получай. Ну, что стоишь, словно молнией пришибло? Иди обрадуй своих слезливых. Тоже мне делегацию подобрала, сопли им вытирай…
Наташа пришла на склад с девочками — триста пятьдесят метров одной не унести.
— Материал выписан?
— А как же!
Хромой кладовщик улыбался в пушистые усы. Наташу эта его улыбочка насторожила.
— Отпустите?
— Вот только распишись.
Наташа расписалась, всё ещё не веря. Кладовщик стал кусками таскать на прилавок материал. Она ахнула: мешковина, неотделанная бязь.
— Так это же упаковочный!
— Не только, вот ещё и выпада [1] .
1
Выпада — куски, оставшиеся от кройки.
Кладовщик больше не таил ехидной улыбки; он никак не мог забыть, как в прошлом году Наташа, тогда ещё комсомольский секретарь, продёрнула его при всех, на собрании, за пристрастие к бутылочке.
Наташа, кипя от негодования, помчалась к директору. Его не было. Уехал в торготдел на совещание с представителями магазинов.
Она постояла недолго возле запертой двери кабинета, обдумывая, как же теперь быть. Потом вернулась на склад, где её ждали взволнованные девочки.
На прилавке было пусто. Кладовщик всё уже убрал.
— Давайте сюда материал, Васильич!
— Возьмёшь всё же? — удивился кладовщик.
Девочки тоже поразились:
— Как?! Мешковину? Зачем нам мешковина?
— Ничего, девочки. Вы себе даже не представляете, что можно сделать из бязи и мешковины.
Несколько последующих дней Илья Титович провёл в цехах. У себя в кабинете появлялся только в случае крайней необходимости. Подпишет бумагу, поставит печать, опасливо озираясь на дверь, — и опять в цех.
Но строптивый инструктор по производственному обучению не показывался, и директор постепенно успокоился. Кажется, унялась. Нет, не плохая идея была с этой мешковиной, совсем не плохая. И школьницы довольны. Целые дни из цеха доносится весёлое пение. Значит, довольны, значит, у них всё в порядке.
Правда, беспокойное ощущение он так и не смог преодолеть до конца. Эта Наталья, если вобьёт себе что-нибудь в голову, не успокоится так легко и просто. Слава богу, он знает её не первый год!
Он осторожно, кружным путём, справился в горкоме. Не приходила, не жаловалась? Нет, не приходила; нет, не жаловалась. Может, в газету написала? Нет, тоже не писала, как ему удалось выяснить.
И всё же смутное беспокойство не проходило, как глубокая заноза, не очень болезненная, но начисто лишавшая покоя постоянным напоминанием о себе.
Именно это тревожное ощущение однажды привело директора к двери фабричного клуба: он узнал, что Наталья вот уже несколько вечеров подряд собирает там своих школьниц.
Первое, что он услышал, был голос Натальи:
— Начали!
Затем раздались звуки оркестра. И снова, в такт музыке, её громкий голос:
— И раз… И два… Люда, не горбись!
Он рывком открыл дверь и вошёл в зал. Девочки в спортивных костюмах и тапочках ходили по кругу, грациозно приседая и кланяясь. Вот заметили его, остановились, смешавшись. Оркестр тоже смолк.
Илья Титович замахал руками:
— Продолжайте, продолжайте, я просто так. — И спросил у подошедшей Наташи: — Репетируете? Самодеятельность?
— Что-то вроде, — ответила она.
— А оркестр? Кто платить будет?
— Бесплатно. Ребята из той же школы.
— Ах, бесплатно! Бесплатно — другое дело. Бесплатно — одобряю.
Он постоял, подумал, нет ли здесь какого-нибудь подвоха. Решил, что нет, и успокоился.
— Вот это правильное применение твоей энергии! — похвалил он. — А концерт когда? Пригласишь?
— Понимаете, Илья Титович… — Она замялась на секунду. Это было что-то новое, и он сразу насторожился. — Мы хотели бы в ту субботу…
— В ту субботу зал будет занят, ты же знаешь. Художественный совет.
— А мы в виде сюрприза. После демонстрации моделей.
— Знаю я твои сюрпризы! — Неясное подозрение пробудилось в нём с новой силой. — Думаешь, забыл, как ты мне в годовщину фабрики сюрприз на экране преподнесла? Директор шагает по лужам — надо же словить такой момент!
— Но ведь польза была, Илья Титович. — Наташа улыбалась. — Двор заасфальтировали. И «Запорожец» ваш теперь есть куда ставить. А то вечно в грязи.
Он молча погрозил ей пальцем.
— Так разрешите?
— Разрешите! Разрешите, пожалуйста! — на все голоса взмолились девочки.
— Илья Титович, если вы только скажете «нет», мы никуда с вашей фабрики не уйдём. — Дуся Комарова стояла рядом с Наташей, и директор невольно подумал, что вдруг, не дай бог, и правда не уйдёт; тогда ему ни за что не устоять против них двоих. — Вот так и останемся здесь на всю жизнь.
Все рассмеялись.
— Это шантаж, — покачал головой Илья Титович. — За него в тюрьму сажают. Настоящая уголовщина.