Семьдесят неизвестных
Шрифт:
Так вот, неизвестный этот Пётр Петрович кладёт мне руку на плечо и говорит:
— Ну, лампочки-фонарики, пополнение к нам пришло.
Это у него присказка такая — «лампочки-фонарики». Сам он её и не замечает, вроде не сказал ничего. А я так даже рассмеялся, когда первый раз услышал.
— Знакомьтесь, ребята. Это ваш новый товарищ, Витя Коровин.
— Коровкин, — поправил я, и они все заулыбались.
— Ну, пусть Коровкин, лампочки-фонарики. И будет теперь этот самый Коровкин учиться в нашей школе.
Я
— Только не долго. Моего папу всего на год прислали, самое большее — на два. У нас в городе даже квартира осталась, бабушка с дедушкой караулят.
Семьдесят неизвестных стали смеяться, словно я что-то такое развесёлое сказал. Чудаки! Если бы я хотел их насмешить, они бы на землю попадали от хохота. Но мне не до смеха было. Лето, каникулы, все добрые люди в футбол гоняют с утра до полуночи или из речки не вылезают, а ты тут отбывай лагерь труда и отдыха.
— Ну, Витя, — это Пётр Петрович мне говорит, — давай вместе решать, где работать будешь.
И тут семьдесят неизвестных сразу зашевелились, загалдели. Одни кричат:
— К нам его!
Другие тоже стараются:
— Нет, к нам, к нам!
А я себе думаю: понятно! Каждому охота лишнюю рабочую силу себе заполучить. И неплохую силу. Я утром, если не просплю, всегда физзарядкой занимаюсь. Вот уже полгода. Мускулы такие на руках нарастил — издали видно.
Стою, молчу. Жду, чем этот невольничий рынок кончится. А что мне говорить? Я же не знаю, какие у них тут работы. Знал бы, высказался бы тогда за самую лёгкую — и дело с концом. А так влипнешь ещё, потом сам себя ругать будешь последними словами.
И вдруг слышу, девчонка одна что-то пищит про карусель. Я сразу навострил уши. Карусель? Конечно, нет у них здесь такой карусели, как в нашем городском парке, — на той бы я потрудился! Но, может, карусельный станок или там ещё что-нибудь из техники. Всё лучше, чем в поле под солнцем тяпкой ковырять.
Я и говорю:
— Пишите добровольцем на карусель.
Они опять смеяться. Да что такое! Только рот раскрою — им смешно.
Пётр Петрович тоже улыбается.
— А ты знаешь, что за карусель? Доильная установка такая. И там у нас одни девочки работают, доярки.
Как быть? Назад пятиться, как рак? Чтобы они ещё больше смеялись? Нет!
— Ну и что? Буду там по линии техники. Папа мой инженер, и я тоже в кружок юных техников ходил.
Вот так и зачислили меня в бригаду неизвестной Вали Потаповой. Формально — дояром, там у них других должностей нет. А фактически я буду главным над какими-то там баками.
Всё-таки техника!..
На следующее утро — да какое там утро, ещё глубокая ночь была, только-только светать стало, — дежурный меня толкает:
— Эй, новенький, вставай!
— Да пошёл ты к чёрту! — говорю я. — Спать хочу!
А он не отстаёт, за пятки хватает.
— Вставай, слышишь, через полчаса тебе на дойку…
Вот, думаю, ничего себе! Выбрал работёнку!
Встал кое-как, потащился с девчонками через горку в летний лагерь — коровы, оказывается, тоже летом в лагерях живут, не одни мы.
И вот она — карусель. Ничего похожего на ту, в горпарке! Большой круг, на нём отсеки — штук двадцать. Круг медленно вертится, коровы заходят в отсеки, и доярки пристраивают к ним доильные аппараты. Молоко по трубам течёт в большой бак. Вот и всё.
Коровы выстроились в очередь, мычат: видно, хочется им поскорее в отсек, — их там ждёт что-то вкусное, с коровьей точки зрения, конечно. Девчонки работают, перебегают от одной коровы к другой. Я хожу руки в брюки, посматриваю. Ничего работка, мне лично нравится! Вот только рано вставать… Обожду немножко, потом поговорю с Петром Петровичем — пусть, лампочки-фонарики, кого-нибудь из младших классов мне в помощники выделит. Тогда: помощник — утром, я — днём, и совсем порядок.
А девчонки управляются неплохо — наловчились. Только у одной, с забавными косичками в разные стороны, никак не ладится.
— Ты что — тоже первый день? — спрашиваю у неё сочувственно.
Она на меня посмотрела, словно я её обругал:
— Много ты понимаешь! Просто аппарат новый, вакуума не хватает.
— Как так — новый и чего-то там не хватает? Дай сюда!.. Давай, ну! Я же у вас по линии техники.
Выхватил у неё аппарат, рассматриваю. Забавная штука! Стаканчики, а внутри в них что-то шевелится. Интересно — что? Ткнуть бы чем…
И не знаю, как это мне вдруг идея пришла: язык туда сунуть. Дёрг, дёрг… Дёрг, дёрг… Больно! Я туда, я сюда. Не отпускает!
Хорошо, она сразу аппарат отключила.
— Ну как, вкусно? — смеётся.
— На, держи! — ткнул ей аппарат в руки. — Думаешь, почему я языком? Чтобы легче найти неисправность. И нашёл! Но теперь — ай эм сорри, как говорят по-английски, — теперь всё равно тебе не починю… Чтобы знала, как над старшими смеяться.
Кончили девочки дойку. Пришла машина — наподобие бензовозки, только белая, — шофёр стал сливать из бака молоко. Я хотел помочь, не даёт:
— Отойди, прольёшь.
Ладно, мне так даже лучше. Отыскал Валю — бригадиршу:
— Так я в лагерь потопал.
Она удивляется:
— То есть как это — потопал? Твоя работа сейчас только начинается. Возьми в ящике спецовку — и бак мыть.
— Умная! Вы все домой, а я бак мыть… Да и чистый он. Видишь, как блестит.
— А внутри?.. Бери стремянку, полезай.
Вот так да! Значит, залезть в бак и шуровать его изнутри. Тоже придумали! Чтобы надо мной вся деревня потом смеялась. Скажут: вот идёт тот, городской, которого в бак с молоком посадили.