Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1

Бабаевский Семен Петрович

Оказалось же, что и в жизни Рощенского района есть много общего с той торопливой, напряженной жизнью фронта, которую Сергей за годы войны не только хорошо познал, но и полюбил. Это общее и состояло именно в том, что одинаково, как на фронте, так и в Рощенском районе, надо было постоянно торопиться, заниматься срочными и неотложными делами, беречь и ценить время и быть постоянно в движении.

С первых же дней большие и малые дела так захватили Сергея, что вот уже почти год он не знал отдыха, спал, сидя в машине, обедал на ходу — то в тракторной бригаде, то на ферме, то в полеводческом стане.

Такая беспокойная жизнь пришлась

Сергею и по нраву и по сердцу. Как перед человеком, взошедшим на гору, вдруг раздвигаются горизонты, так и перед Сергеем, вступившим на должность председателя райисполкома, открылся широкий простор для инициативы — тут можно было и всласть подумать, и помечтать, и вдоволь поработать. Своему новому делу он отдался горячо, со страстью, силы его крепли, и это радовало Сергея. И только одно обстоятельство и огорчало и удивляло — это жалобы, поступившие на него в райком. Об этом он узнал вчера от Кондратьева. После заседания исполкома, оставшись в кабинете с Сергеем, Кондратьев сказал:

— Тутаринов, обижаются на тебя председатели станичных Советов и руководители колхозов.

— Все обижаются? — спросил Сергей, смело посмотрев на Кондратьева.

— Этого еще не хватало, чтобы все! Но есть такие, которые в обиде на тебя.

— Кто же?

— Ну, хотя бы твой друг Остроухов.

— Савва? Знаю, небось жалуется, что Тутаринов забирает у него лес и строит электростанцию не для одной Усть-Невинской, а для всего района?

— В этих жалобах я разберусь, — сказал Кондратьев, прощаясь. — Потом мы поговорим особо. Я знаю, ты горяч, а дело для тебя новое. Тут надо поосторожнее.

Вспоминая этот разговор, Сергей открыл окно. Сырой ночной воздух хлынул в кабинет. Сергей прислонился плечом к косяку и долго смотрел на холодное, в частых звездах, небо.

«Тут надо поосторожнее, — думал он. — Забавно. Но, может быть, я и в самом деле в чем виновен?»

Он задумался, склонивши голову, и перед ним живыми картинами прошли его встречи с людьми — и поездки по району, и споры с бригадирами, с председателями колхозов и станичных Советов, и совещания, и заседания исполкома. Ему хотелось припомнить: в чем же он был неосторожен, где не в меру требователен и излишне тороплив?

Вспоминая, что им было сделано за эти месяцы, он мысленно как бы всматривался в каждый свой шаг, но ничего такого не находил, в чем бы мог считать себя виновным.

«Ну, хорошо, — рассуждал он, — пусть перед Саввой я и виновен, но только перед Саввой, не перед районом, а это не так уж страшно. Допустим, что друзья так не поступают. Но в этом случае я руководствовался не интересами моей дружбы с Саввой. Нет, нет, Савва меня поймет».

Сергей, как бы вспомнив что-то необыкновенно важное, закрыл окно и, мельком взглянув на часы, накинув на плечи шинель, взял фуражку и торопливо вышел. Он направился во двор. Рядом с гаражом стоял домик — там жил шофер райисполкома. Сергей постучал в окно и сказал:

— Вставай, Ванюша! Поедем в Усть-Невинскую.

Ночь была темная и сырая. Степь куталась в туман, такой мокрый и плотный, что его с трудом пробивали прожектора фар. На землю легла изморозь, — всеми цветами радуги горела по дороге и на стерне тонкая корка инея. Сергей приподнял воротник шинели, ссутулился и привалился плечом к дверцам.

«Кто ж еще, кроме Саввы, на меня обижен? — мысленно спрашивал он себя и тут же отвечал: — Конечно, Артамашов. Кто ж еще? Ему-то есть на что обижаться. А кто

же еще? Директор Усть-Невинской МТС? И у него есть причина. А еще, наверное, Нарыжный — хитрый старик! Грозился жаловаться в Москву. Может быть, в Москву не пожаловался, а у Кондратьева побывал непременно. Как же, Тутаринов обидел старика, заставив перемерять семенное зерно. Да, кстати, надо сегодня побывать у Нарыжного. Как он думает рассчитаться с государством? А кто же еще? А еще мой батько. Приезжал, уму-разуму учил. — Сергей закрыл ладонью от ветра глаза и припомнил весь разговор с отцом об Ирине. — И кто это выдумал всю эту глупую историю? Сегодня же поеду к Ирине».

Обычно, бывая в Усть-Невинской, Сергей всегда заезжал к Савве на дом. В этот же раз он подъехал к станичному Совету, хотя знал, что в такую позднюю пору Саввы здесь не будет. Не слезая с машины, Сергей сказал дежурному, сонному, протиравшему кулаком глаза парню, чтобы он побежал и побыстрее вызвал Савву Остроухова.

Начинало рассветать. Белели покрытые легкой изморозью крыши домов. Вся станица в этом сумеречном свете была похожа на огромный лагерь из парусиновых палаток на берегу Кубани. Сергей слез с машины и поднялся на крыльцо. Отсюда хорошо было видно, как рождался над еще спящей станицей пасмурный рассвет. Осень давно изменила вид Усть-Невинской. Сады оголились и потемнели, дома теперь стояли открыто, улицы стали просторнее. Летом, бывало, куда ни посмотри, сочная зелень деревьев так и вставала перед глазами. Теперь же от станичного Совета сквозь серые голызины веток хорошо был виден берег Кубани, красноватые штабеля леса, дощатая крыша лесопилки, а вдали под бугром здание гидростанции, еще без крыши, но такое высокое, что его видно отовсюду.

Под крышей лесопилки кто-то заводил трактор и никак не мог завести: отрывисто, как очередь автомата, трещал и умолкал мотор, а к воде тянулась сизая ленточка дыма. Но вот мотор заработал спокойно, с каким-то убаюкивающим гуденьем, и в ту же минуту, как бы подпевая ему, тонким голосом запела пила.

«Пилят, торопятся», — подумал Сергей и стал смотреть в другую сторону.

Верблюд-гора тонула в тумане. Там низко-низко опустились тучи — не было видно не только знакомого Сергею птичника, но и крайних домиков.

Пришел Савва. Одет он был по зимнему. Куцый полушубок красиво сидел на его коренастой и статной фигуре. Серая кубанка была надвинута на глаза. На ногах — валенки.

— Сергей, — сказал Савва, здороваясь за руку, — и чего ты так рано явился?

— Захотелось посмотреть этот серый рассвет в родной станице, — пробовал отшутиться Сергей. — Да и тебя вот пораньше поднял. А то ты любишь со своей Анютой отлеживаться на мягкой постели.

Сергей старался быть веселым, улыбался, но и эта улыбка, и небритое, усталое его лицо точно говорили: «Я, Савва, чертовски хочу спать, и рассвет мне этот не нужен, а вот ты нужен, и ради этого я приехал».

— Опоздал меня будить, — сказал Савва. — Я давно поднялся и уже на лесопилке побывал.

Сергей промолчал. Они вошли в кабинет. Здесь окна были закрыты, но и сюда проникал назойливый голос пилы.

— Доски пилите? — спросил Сергей, садясь на стул возле окна.

— Шалевки.

— Для себя?

— Пилили для станции, а теперь себе.

— Торопитесь?

— А чего ж медлить? Пока лес дома, надо поторопиться.

Сергей сделал вид, что ничего не слышал, и нарисовал на вспотевшем стекле цифру шесть.