Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
— Коли так, иди. Поговорим ещё о твоём деле.
Трофим вышел, а Стадухин поставил штоф на стол и сел без приглашения.
— Не брезгуешь, земляк, выпить со мной? — спросил он с вызовом. — Еда-то какая-нибудь после застолья осталась или гости все поели?
— Кое-что осталось.
Выпили, закусили остатками куропаток. Принялись за кедровые орехи.
— Как медовуха? — спросил Стадухин.
— Зело сердитая. Выдюжим однако. Таких крепких мужиков, как мы с тобой, сие зелье не свалит.
— Я ведь по делу к тебе, Семён, — многозначительно сказал Михайло.
— Какое у тебя ко мне дело?
— Об этом речь впереди. А пока спросить хочу тебя, как приглянулись тебе воеводы, особенно Пётр?
— А никак. Сталкивался с ними мало.
— А я вот частенько сталкиваюсь.
— Ну и как?
— Могло быть хуже. Петруха Головин, конечно, дрянной человек. Своенравен, заносчив, возомнил себя царём и богом на Лене. Но и меня, Михайлу Стадухина, голыми руками не возьмёшь. Захочешь сжевать, зубки обломаешь, да и подавишься.
— Пошто так уверен?
— Уверен, Семейка, землячок ты мой. Видишь ли... Среди моих пинежских и архангельских родичей есть купцы. А у них связи с торговыми домами не только Вологды и Устюга, но и самой Москвы. В Сибирь я подался не с пустыми руками. А здесь не токмо казачью службу несу, но и торгую, деньжонками казачишек ссужаю. От этого не токмо сам, но и ещё кое-кто немалую выгоду имеет. Воеводам не резон с нашим братом, торговыми людьми, ссориться. Обидит такого, как я, Петруха, ведь могу найти влиятельных покровителей и защитников в самой Первопрестольной. Среди них найдутся люди, вхожие к самому государю. Через них можно и челобитную на высочайшее имя подать и на Петруху пожаловаться. Не возрадуется каналья. Так что держись за меня, служилый. Не прогадаешь.
— Не пойму, Михайло, я-то зачем тебе сдался?
— Вот это деловой вопрос. Сейчас поймёшь, зачем ты мне сдался. Податься хочу из Якутска на дальние реки, открывать новые земли, объясачивать новые племена, расширять пределы российских владений. Пусть в этом великом устремлении русских людей на восток будет заслуга и Михайлы Стадухина. Нужны мне толковые и отважные сподвижники. И ещё... хочу вырваться из Якутска на волю, из-под опеки Петрухи Головина. Слыхивал, как сей разбойник поступил с Ерофеем Хабаровым? Начисто ограбил мужика. И какого мужика! Таким бы гордиться надобно, а не обиды ему чинить. Есть ли уверенность, что такая же судьба не постигнет и Михайлу Стадухина?
— Ты же только что хвалился, что имеешь влиятельных покровителей, вблизи к государю нашему. Сам себе противоречишь.
— Покровителей имею. И в обиду меня не дадут. Но пока дело дойдёт до государя, сколько выстрадаешь от бесчинств местной власти. Хочу быть вольной птицей, служить подальше от воеводского ока. Воеводы, слава Богу, согласились, чтоб я возглавил казачий отряд. Начал подбирать людей. Хочешь служить под моим началом?
Дежнёв задумался и не сразу ответил:
— Не знаю, что и сказать тебе, Михайло. За лестное предложение низкий поклон тебе.
— Не поклон мне твой нужен, а согласие. Будешь служить у меня? Отвечай прямо.
— Куда намерен путь держать твой отряд? — ответил вопросом на вопрос Дежнёв, уклоняясь от прямого ответа.
— Наша цель Индигирка, то бишь Собачья река, — ответил Стадухин.
— На Индигирке уже действует отряд Посника Иванова.
— Ну и что? Сия река имеет большую протяжённость, а отряд Посника невелик. Места на Индигирке всем хватит. Полагаю, здесь земля сибирская не кончается. За Индигиркой течёт Колыма, а за ней другие неведомые реки. И обитают на них неведомые народы, которых мы должны объясачить. За Алданом простираются горные хребты. Известно, что с их восточных склонов текут реки. А вот куда они текут, в какое море впадают — это мы не знаем. Надо полагать, не в Студёное, в которое впадает Лена, Яна, Собачья, Ковыма, а в какое-то другое. Что за народы там обитают? Видишь, Семейка, сколько загадок мы должны решить, сколь многое разузнать.
— Широкие у тебя планы, Михайло.
— Планы-то широкие. На всю мою жизнь их хватит. Да чтоб осуществить их успешно, надёжные помощники нужны. Скажу тебе откровенно, не каждого встречного зазываю в свой отряд.
— Ия скажу откровенно, Михайло... Твои планы по душе мне. Многое ещё о нашей матушке-Сибири разузнать надобно — где она, у какого моря кончается.
— Видишь, Семейка, похоже, что мы с тобой понимаем друг дружку, хотя, бывало, и цапались. Люди говорят, характер у меня тяжёлый, упрямый. Так ведь и ты не так прост, как на первый взгляд кажешься. Себе на уме, мужик.
— Не мне судить тебя, Михайло. Что было промеж нас, то было. Не будем об этом. Дай мне подумать.
— А что тебе мешает дать скорый ответ?
— Видишь, жена на последнем месяце. Скоро родить должна.
— Добрый казак за жёнкин подол не должен держаться.
— Так-то оно так, Михайло. Но ведь это будет мой первенец.
— Увидишь своего первенца. Ранее начала осени мы не выступим. Коли согласен с моим предложением, снаряжайся.
Будет какая нужда, полагайся на мою помощь. И снаряжением и деньгами помогу. Потом сочтёмся.
— Подумаю, — сдержанно ответил Семён Иванович.
Когда Стадухин ушёл, Абакаяда спросила мужа тревожно:
— Что хочет от тебя этот человек?
Сквозь дремоту она плохо улавливала содержание разговора Дежнёва и Стадухина, но её встревожил настойчивый и властный тон гостя.
— Да так... ничего особенного, — уклонился от прямого ответа Дежнёв, — приглашает Михайло принять участие в одном интересном деле.
— Опять дальний поход? Что же молчишь, не отвечаешь? А о жене, о дите нашем подумал?
— Конечно, подумал. Поэтому и не дал Михайле скорого ответа. Никуда я, ни в какой поход не пойду ранее, чем родишь.
— Значит, всё-таки покинешь нас.
— Ещё ничего не решил. Дело-то наше такое, казачье, — оседлал коня и марш.
Дежнёва как искусного плотника снова использовали на плотницких работах. Он попал в число казаков, которые рубили избы для нового пополнения. В свободное от работы время, которого оставалось совсем немного, Семён Иванович занимался хозяйственными делами, рыбачил, солил и вялил рыбу про запас, сбивал масло, прикупил ещё десяток кур. Приобрёл сенокосные угодья — пару десятин сочных лугов. Выкосил их и сметал два стога сена на прокорм скоту. Съездил к якутским родственникам и приобрёл у них новую лошадь, взамен захромавшей после возвращения с Яны.