Семен Палий
Шрифт:
— Езжайте одни, увидим, что вы без нас сделаете.
— Сделаем… Не только света, что в окне. А вы еще потужите, да поздно будет.
— Не запугивай, ты нам не указ. Можешь командовать в своем Мозыре, а не здесь.
Кто-то пытался успокоить спорящих, но его выкрики: «Панове, Панове, зачем ссориться? Не время сейчас», — потонули в громкой ругани. Свистнула плеть, кто-то застонал, и вспыхнула не то драка, не то настоящий бой. От группы отделились два всадника и подъехали к стогу. Теперь Семашке и Гале, прижавшимся к пахучему сену, слышно было каждое слово.
— Давай сейчас и повернем, чего нам с ними дальше тащиться?
— Успеем. Поедем пока за ними, а там все хорошенько разузнаем и не с пустыми руками приедем к полковнику.
— А если нас узнают?
— Кто тебя узнает в такой кутерьме? Они друг друга не, знают.
— Скажи, зачем мы к гетману ездили?
— Ты умеешь молчать?
— Еще бы! Как могила.
— Я — тоже. Вот и не приставай пока. Придет время — сам узнаешь. Проедем немного вперед, они вроде угомонились и собираются трогаться дальше.
Семашко не стал больше ждать, он схватил Галю за руку и потянул за собой. Запыхавшись, они прибежали к куреню, подле которого пылал костер. Вокруг огня сидели Андрущенко, Танский, Лесько Семарин и какой-то посполитый. Ждали Палия. Семарин ломал на колене сухие ветки и подкладывал в костер Палий с ведром в руке вернулся с речки, где проверял вентери.
— Вечер добрый! О, да вас тут многонько собралось… Ничего, рыбки на всех хватит.
— К вашей милости, — поднялся посполитый.
— По какому делу?
— Из Барахтянской Ольшанки я. Дозволь мельницу на речке поставить.
— В селе?
— Нет, за селом, в лесочке.
— Ну и ставь, разве я тебе мешаю? Зачем ты ко мне пришел спрашивать?
— Оно-то так, только как поставить? Хоть лесок и не нужен никому, да не мой он.
— Так проси у громады, земля ведь общественная.
— Громада уперлась, не хотят лесок отдавать.
— Если общество не дает, как же я дам?
Палий замолчал. К костру подъехал всадник, соскочил с коня и подошел ближе. Посмотрел на Палия, потом на того, кто просил лесок, и сразу шагнул к нему.
— Уже и сюда успел. Я знал, куда ты поедешь, живоглот проклятый. — И уже к Палию: — Небось лес просил? Поля чуть не треть откупил у громады, леваду выдурил, а все ему мало…
— Зачем же вы продали? — спросил Андрущенко.
— Да ведь как продавали, это тоже знать надо. Перед ним половина громады в долгах ходит, шапку ломают перед паном Деркачом. Вот и купил. Три ведра поставил — я хозяин… Э, да куда ж он делся?
Рассказчик повертелся на месте, хотел было бежать, но Палий остановил его:
— Удрал, пока мы тебя слушали. Теперь не поймаешь. Да он от вас не уйдет. Вернешься в село — забирайте леваду и поле, а с ним делайте, что хотите.
— Мы бы и сами давно так, да сотник его руку держит, подмагарычил его крепко Деркач.
— Кто у вас сотником?
— Пан Часнык.
— Часнык? Племянник мой? — Недочищенный карась выскользнул из рук Палия в ведро, и вода расплескалась, зашипев на огне. — Лесько, позовешь-ка его ко мне, я с ним по-своему поговорю. Уже второй раз такое про него слышу. А ты езжай спокойно, и гоните этого хапугу в три шеи. Скажешь сотнику, что я приказал. Не побоишься сказать?
— Чего мне бояться? — улыбнулся крестьянин. — Скажу, да еще как скажу! Спасибо вам большое от громады, пан полковник.
Приезжий потянул коня за повод.
— Подожди, ты в казаках ходил? — окликнул его Палий.
— Недолго, а ходил.
— Из тебя, видать, не поганый казак был. Не побоялся правду про сотника сказать, не побежишь и в бою. Иди в сотню. Не хочешь к Часныку, иди в любую другую.
— Я и сам подумывал, да жинка все упрашивала: не ходи. Сперва, мол, хату перекрой, а тогда уж… Так и тянулось. Теперь приду.
— Этот придет, — кивнул Андрущенко вслед отъехавшему. — А казак, и правда, из него добрый будет: на коня садился — чуть стремени коснулся.
— Лесько, — сказал Палий, — заготовь универсал о назначении Часныка есаулом в Саввину сотню. Пусть походит панский заступник в сторожевиках. Предупреди, что завтра ему и выезжать. Усадьбу спиши на полк, в часныкову Хату поселим бедака какого-нибудь.
— Как же так, батько, — обратился к Палию Танский, — Часнык добро свое наживал, старался.
— Не твое дело, — оборвал Палий, — видно, как он его наживал. К тому же за Днепром у него хата и земля есть, там жинка порядкует.
— Отец, дивные речи я только что слышал.
И Семашко рассказал о случае на дороге. Палий помолчал, помешивая в казане длинной ложкой, вырезанной из вербы.
— Та-ак, все понятно. Про это мы еще потолкуем. А ты, Лесько, ничего нового не привез?
— Все старое: панство отовсюду бежит, фольварки стоят пустые, шляхта по волостям собирается.
— Тут одного шляхтича убили, а он оказался Рудницким, маршалком Волынского сейма. Оно неплохо, одним поганцем меньше, только… рановато начали. Не знаешь, кто это его?
— Это уже на обратном пути было. Он с наместником панцырной хоругви Ясинским куда-то ехал. Мы не хотели его трогать, да двое из моих хлопцев когда-то были у Ясинского крепостными. Как узнали, кто едет… И уж ничего я не мог поделать. Одного хотел: чтобы все тихо обошлось, да и то не вышло. Мы за тынами засели, Рудницкого и еще двоих порубали, а под Ясинским конь испугался, прямо через нас перенес его и умчал огородами.
Палий поверх голов сидящих смотрел в сторону куреня. Далеко на горизонте небо изредка вспыхивало синевато-белым светом. Полковник задумчиво наблюдал, как молния то извивается огненной змеей, то ложится широкой лентой, то крошит все небо на мелкие осколки, словно молодой лед.