Семена прошлого
Шрифт:
— Барт, если ты сам себя не любишь таким, какой ты есть, как же можно ожидать, что тебя еще кто-то полюбит? Тебе надо быть уверенным, что даже совершенно нищим Тони будет любить тебя.
— Вот это и выяснится скоро, — бесстрастно проговорил он. В его глазах появилось что-то, что напомнило мне о Джоэле. И Барт отвернулся от меня. — Мама, у меня есть некоторые дела… Увидимся позже. — И он улыбнулся мне с такой любовью, которой нечасто баловал.
Боже, какой сложный характер вырос из моего маленького ранимого Барта: противоречивый, вечно комплексующий, дерзкий и неуверенный одновременно…
Синди написала нам, как проходят ее летние дни в театральной школе: «Мы участвуем в настоящих спектаклях, мама, и мне очень все нравится. Я в восторге от своей новой жизни».
Мне очень не хватало Синди в эти летние дни. Мы плавали и в озере, и в нашем бассейне, и близнецы наслаждались всеми прелестями узнавания природы. У них прорезались первые зубы, и они весьма быстро ползали. Ничто не ускользало от их внимания, часто оказываясь в маленьких ручонках, которым все было нужно. Белый пушок на их головах превращался постепенно в колечки, щечки загорели на солнце, губки порозовели, а широко открытые голубые невинные глазки жадно «проглатывали» все зрительные впечатления.
Мы проживали это чудесное лето бездумно, бессознательно накапливая образы и впечатления, как фотографии в альбоме, на которые посмотришь — и нахлынут воспоминания. Фотографировали тремя камерами: Крис, Джори и я, ловя каждый интересный момент из жизни наших обожаемых близнецов. Они же обожали наши прогулки, каждая из которых сулила что-то новое: распустившийся цветок, незнакомый запах, утки или гуси, появившиеся вдруг в нашем бассейне, за которыми можно «побегать», птички, белки, кролики, наводнявшие наш сад.
Не успела я оглянуться, как лето прошло, и на пороге была осень. В этом году Джори уже мог насладиться приходом осени и буйством осенних красок в горах. Вскоре склоны гор покрылись разноцветным ковром запламеневших листьев.
— Всего год назад я пребывал в аду, — проговорил Джори, задумчиво разглядывая дали и взглянув мельком на свою руку, на которой больше не было обручального кольца. — Мое бракоразводное дело закончено, а я не ощущаю ничего, кроме усталости. Я потерял свою жену еще в тот день, когда потерял способность двигаться; и до сих пор я жив, наслаждаюсь жизнью даже из этого инвалидного кресла — и оказалось, что жить можно и в таком положении.
Я обняла его:
— И все это благодаря твоей выдержке, Джори, твоей воле. У тебя есть дети, они с тобой, так что твой брак наградил тебя кое-чем. У тебя есть имя в искусстве, не забывай об этом, и если бы ты захотел, ты мог начать вести балетный класс.
— Я не могу оставить на произвол судьбы своих детей, тем более, что у них нет матери. — Он с виноватой улыбкой обернулся ко мне. — Конечно, ты им вполне и более чем заменила мать, но я хочу, чтобы вы с отцом имели собственную жизнь, не привязанную к маленьким детям. Смеясь, я взлохматила его темные кудри:
— Какую такую «собственную жизнь», Джори? Мы с Крисом счастливы рядом с нашими детьми и внуками.
Яркие дни листопада становились все холоднее, принося с собой горький запах горелой листвы. Я вставала рано и шла в сад, забирая с собой Джори и близнецов. Они уже пытались стоять, держась за мебель. Дайдр даже делала неуверенные шаги, смешно расставив ножки, выставив попку, толстую от подгузников и пластиковых штанишек. Дэррен же вполне удовлетворялся ползаньем, в котором он настолько усовершенствовался, что быстро достигал желаемого. Однажды я даже поймала его на высокой парадной лестнице.
В тот прекрасный октябрьский день Джори держал Дайдр на коленях, и она счастливо подпрыгивала в такт подрагиванию коляски отца. Я шла рядом и держала на руках более сдержанного Дэррена. Барт приказал сделать две колеи для свободного проезда коляски, убрать с дороги все корни, что могли повредить ее ходу. Теперь, когда Барт наслаждался своим статусом хозяина Фоксворт Холла, он стал значительно более внимателен и уважителен к Джори.
— Мама, Тони с Бартом — любовники, не так ли? — внезапно спросил Джори.
– Да, — призналась я неохотно.
Тогда Джори сказал нечто, что несказанно удивило меня.
— Как странно, что мы рождаемся вместе в одной семье, и поэтому связаны волей-неволей всю жизнь, хотя с этим же человеком не захотели бы встретиться дважды, если бы не кровная связь. Правда?
— Джори, ты ведь не хочешь этим сказать, что так сильно не любишь Барта?
— А я говорю не о Барте, мама. Он себя ведет в последнее время очень достойно, кстати. Я об этом старике, которого ты именуешь дядей. Я не в силах хорошо к нему относиться. И чем больше я вижу его, тем большее отвращение испытываю. Когда я впервые увидел его, я его пожалел. А теперь я смотрю в его голубые водянистые глаза и вижу в них спрятанную злобу. Он чем-то напоминает мне Джона Эмоса Джексона. Мне кажется, он играет нашими судьбами, мама. Совсем не для того, чтобы иметь что поесть и крышу над головой, нет, у него что-то другое на уме. Сегодня я услышал их разговор. Из того, что я мог расслышать, я понял, что Джоэл настаивал на том, чтобы Барт раскрыл Тони свои прошлые психологические проблемы. Особенно, Джоэл настаивал на том, чтобы Барт подчеркнул: если он попадет в психиатрическую лечебницу, он лишится всего своего состояния. Мама, послушай, нельзя допустить, чтобы он ей говорил это! Если Тони и в самом деле любит его, она примет все его проблемы. Я вижу, что сейчас он вполне нормален и к тому же очень изобретателен в приумножении своего состояния.
Я опустила голову:
— Да, Джори. Барт сам мне рассказал о своем плане «проверить» Тони, но сам, по-видимому, откладывает свою проверку, как будто он уверен, что она охотится за его деньгами.
Джори кивнул, ухватив вовремя Дайдр, которая сползла с его колен, желая исследовать местность. Дэррен, увидя это, захотел последовать примеру сестры.
— Не говорил ли когда-либо Джоэл намеками, что он собирается оспорить волю сестры и отсудить деньги, которые должен унаследовать Барт в день своего тридцатипятилетия?
Джори коротко рассмеялся:
— Мама, этот старикашка никогда не говорит чего-либо так, чтобы оно было услышано нежелательными ушами. Он не любит меня и избегает, насколько это возможно. Он не может простить мне того факта, что когда-то я был танцором и носил предосудительные костюмы. Он не любит и тебя, и я часто слышу, как он бормочет про себя: «Совсем как мать, только хуже, гораздо хуже». Он наблюдает за тобой. Мне не хотелось бы пугать тебя, но он опасен, мама, он злобен. На отца он смотрит тоже с ненавистью. Бродит по дому ночью. С тех пор, как я лишился ног, мой слух стал очень изощренным. Я часто слышу, как скрипят доски пола под чьими-то крадущимися шагами в коридоре, а иногда и моя дверь слегка приотворяется. Это Джоэл. Я уверен в этом.