Семейное дело
Шрифт:
– Опасная, – не стал скрывать Кумар. – Но и в музее тоже…
– А что в музее? – навострил уши Губин.
– Вы, Юрий Дмитриевич, фонды давно проверяли? – с небрежной серьёзностью осведомился Кумар.
– А при чём тут фонды?
– Так ведь у вас недавно попытка кражи была…
– Что вы имеете в виду? – удивился директор.
– Бомж к вам пытался залезть.
– Якобы пытался.
– А может…
И шас изумлённо замолк, случайно глянув на висевшую между книжными шкафами картину, изображающую самый выдающийся для района эпизод революции и Гражданской войны –
В 1918 году грозный предреввоенсовета отправился на бронепоезде по фронтам, и надо же такому случиться, что стрелочник запутался в ночи и отправил состав на боковую ветку, в Озёрск. Стрелочника потом повесили как гидру контрреволюции, а в Озёрске Троцкий собрал митинг – раз всё равно приехал, – по итогам которого распорядился расстрелять полсотни человек: купцов, инженеров, учителей и священника. Местный палач Лациньш распоряжение в тот же день выполнил, присовокупив к обречённым членов их семей. Вот и получилось, что ошибка стрелочника стоила жизни не только ему, но и полутора сотням озёрцев.
Однако внимание Кумара привлёк вовсе не «лев революции», разевающий рот в плотном окружении плечистых латышских карателей, а высокий черноволосый мужчина в белом френче, рассеянно слушающий выступление, прислонившись к дереву, и стоящий рядом с франтом матрос в чёрном бушлате – тоже высокий, тоже брюнет, но выглядящий несколько проще. И в парочке этой обалдевший Сулир углядел не кого-нибудь, а самого Сантьягу, комиссара Тёмного Двора, и его верного Ортегу.
А вот Губин заминку собеседника расценил совершенно иначе.
– Сулейман Израилович, вы упомянули, что нужно проверить фонды. Вы просто так об этом вспомнили, или…
– Да, у меня есть высокопоставленные друзья, – невпопад брякнул Кумар.
Невпопад, но на удивление удачно.
– Хотите сказать, что должна нагрянуть проверка? – При всех своих достоинствах директор озёрского музея страдал комплексом жителя маленького городка и сильно пугался высокого начальства.
– Э-э… – Шас собирался сказать нечто совершенно иное, однако молниеносно перестроился и придумал новую версию: – Когда вы воевали с Чикильдеевыми за усадьбу…
– Я пытался её спасти.
– Они тоже не сидели сложа руки и закинули – анонимно, конечно, через подставных лиц, – пару кляуз на вас.
– Вот мерзавцы.
– Кляузы вылёживались, но это убийство дало им толчок к движению.
– Корягина убили?
– Только никому ни слова.
– Могила, – пообещал Губин. – То есть проверке быть?
– Я ничего такого не говорил, – округлил глаза шас. – Но рекомендую тщательно проверить фонды. Особенно связанные с усадьбой и вообще – с семейством Озёрских.
– Спасибо, Сулейман Израилович. С меня причитается.
Дмитрий Юрьевич окончательно уверился, что знаменитый архитектор решил просто помочь ему, как интеллигентный человек интеллигентному человеку. Не все же они, в Москве, прощелыги? Должны же среди них и нормальные остаться!
– Не стоит, мой друг, не стоит. – Шас поднялся. – А теперь позвольте откланяться…
Он снова покосился на картину и с облегчением вздохнул: нет, не Сантьяга! Даже совсем не похож. А об Ортеге и говорить нечего – разве ж этот размазня-матросик – Ортега? Да и что им делать в провинциальном городишке в далёком восемнадцатом году прошлого века?
– Не похож?
– Не очень, – поколебавшись, качнула головой Лера.
Третьеклассник Жора Колосков – под большим секретом! – показал учительнице свою первую работу – портрет друга и товарища Серёги Касаткина, очень хотел услышать одобрение, но в целом признавал, что первый блин получился комом. Большим комом. Очень большим.
– Но если будешь стараться, рано или поздно у тебя получится.
– Правда? – с надеждой спросил мальчик.
– Конечно, правда. – Лера улыбнулась, потрепала его по голове и тут же хлопнула в ладоши, привлекая внимание остальных членов кружка, которых она только что вывела на улицу. Конец сентября выдался на удивление тёплым, дни стояли солнечные, и девушка охотно использовала их для занятий на натуре.
– Сегодня рисуем школу…
– Нашу?
– Можем съездить в Тихвин.
– У нас ещё одна есть.
– Меня интересует наша. – Лера выдержала паузу. – Посмотрите, как необычно красив красный кирпич на фоне тронутых осенней листвой деревьев. Как лёгкий порыв ветра несёт по дорожке упавшие листья, как ласково, словно летом, светит солнышко. Вспоминайте то, чему я вас учила, и попытайтесь всё это отобразить в ваших эскизах.
– А если не получится?
– Что-то – получится. И в следующий раз ошибок будет меньше.
Ребятишки в обеих группах – и в старшей, и в младшей – оказались хорошими, талантливыми, работать с такими – в радость. Вот Лена Мякина – девочка весёлая, бойкая, но и шаловлива, всё бы ей бегать, – прекрасно даёт тени. Уловила сразу, «увидела» их и с тех пор не ошибается. Вот Саминков Игорек, из одного с Мякиной класса, забавный, веснушчатый, рыжий, а как начнёт рисовать, всегда кисточку языком оближет. Смешной. А вот – с косами – Лепишева Вика. Мама у неё – хирург, а сама Вика – очень умная, строгая и в хорошем смысле слова – упёртая. Такая своего добьётся, как бы трудно ни было. Рядом с ней пристроился Никита Золотов, упитанный и несколько меланхоличный мальчик, но добрейшая душа. Вот Ратников Егор, вот Кира Ивлева, вот…
Спохватившись, Лера принялась пересчитывать детей – раз, два… десять… двенадцать…
– Вика, кого у нас нет?
– Свешникова, Валерия Викторовна. Но он не болеет и обещал прийти. На велике, наверное, прикатит – ему родители недавно новый купили, синий такой, красивый.
– Ой, красивый – ну надо же! Ха! – услыхав разговор, выступила насмешница Мякина. – А Свешников – воображала ещё тот! Да вон, кстати, и он… Катит! Хоть и на велике, а всегда и везде опаздывает…
Как давно приметила Лера, Лёшка Свешников Ленке Мякиной нравился, впрочем, и не только ей – многим. И впрямь – симпатичный парнишка, миловидный такой, волосы длинные, светлые; голубые глаза, пушистые, девичьи ресницы. Один в семье и, как ни странно – не избалован. Ну, так, слегка. Хотя родители – вполне обеспеченные люди, многое могли себе – и сыну – позволить.