Семейные реликвии

Кэмп Кэндис

Подойдя к убежищу, Эймос увидел, что наружная дверь сорвана с петель. Он выразительно глянул на сына.

Итан присвистнул.

— Вот это был ветерок, если он сорвал такую штуку! Так ты думаешь, что торнадо, который мы видели в облаках, в самом деле прошел здесь?

Эймос сжал губы.

— Я не знаю. Дом и сарай не пострадали. Но все же он, наверное, прошел совсем рядом.

Он спустился в погреб. Франсэз спала, укутанная одеялами. Ее мокрая одежда лежала кучей невдалеке от нее. Эймос почувствовал себя виноватым, когда увидел, как хорошо позаботилась Джульетта о его сестре, сняв с нее мокрую одежду и сделав все, чтобы ее согреть, прежде чем сама пошла в дом, чтобы согреться и обсохнуть.

— Франсэз! — Он встал на колени рядом с ней. — Фэнни? Это я — Эймос.

Франсэз приоткрыла глаза и слабо улыбнулась ему.

— Эймос. Слава Богу, с тобой все в порядке. А где Итан?

— Здесь я, тетушка Франсэз. — Итан просунул голову в погреб, улыбаясь ей. — У нас все нормально. Ты знаешь, какой у нас па — мисс Джульетта сказала, что он слишком вредный и она права.

— Джульетта? А как она? — спросила Франсэз, одобрительно кивнув Итану. — Она была так добра ко мне, — в ее темных глазах заблестели слезы. — О Эймос, я была так слаба, что не могла спуститься сюда сама. Я почти не могла двигаться. У меня бы ничего не получилось, если бы не помощь Джульетты. Последние несколько метров она просто тащила меня на себе. Она ни за что не хотела меня оставить, хотя мы обе уже видели, что на нас идет торнадо. Если она ранена, то это моя вина.

От этих слов досада и сожаление еще сильнее охватили Эймоса. Он даже не решился взглянуть на сына, хорошо представляя, какое выражение у того на лице.

— Ну, с ней все в порядке, можешь не беспокоиться, — мрачно сказал он Франсэз. — Нет твоей вины, что ты чувствуешь слабость. Скоро ты поправишься.

Франсэз ласково посмотрела на него.

— Нет. Мне приятно, что ты так говоришь. Но все же мы знаем с тобой, что этого не будет. И ей не стоило рисковать жизнью, спасая того, кого не будет здесь, быть может, еще до нового урожая.

— Не говори так!

— Кто-то из нас все же должен посмотреть правде в лицо, не так ли?

— Никакая это не правда. Тебе обязательно будет лучше, черт побери!

— О, Эймос. — Слезы снова показались на глазах у Франсэз и она смахнула их со щеки. — Я так слаба, что вряд ли смогу подняться отсюда по этой лесенке.

— Ясно, не сможешь. Да в этом и нет необходимости. Сейчас я вынесу тебя отсюда.

Он бережно поставил ее на ноги, поддерживая обернутые вокруг нее одеяла, и помог ей подойти к открытой двери погреба, где они могли выпрямиться в полный рост. Он поднял ее на руки и передал Итану, стоявшему на коленях у входа. Затем выбрался сам и понес сестру, держа на руках, словно маленького ребенка, в дом и вверх по лестнице в ее комнату. У него защемило сердце от того, какой легкой она оказалась.

Эймос уложил ее на кровать и прикрыл покрывалом.

— Я попрошу Джульетту подняться и помочь тебе одеться в сухое.

— Не стоит. Не надо ее беспокоить. Уверена, она очень устала. Я не могу представить, как ей удалось нести меня на последних метрах.

Эта мысль поразила Эймоса.

— Да, в ней есть что-то такое, о чем я и не догадывался.

Франсэз кивнула.

— Знаю. Я тоже недооценивала ее, когда она появилась у нас. Но она — сильная и хорошая женщина. — Она помедлила и взглянула на брата. Ей не часто доводилось говорить на такую тему, как, впрочем, и всем в их семье, но она чувствовала, что сейчас должна сказать это. — Ты знаешь, Эймос, она была бы тебе хорошей женой. Она очень красивая и к тому же у нее доброе сердце.

Щеки Эймоса окрасил румянец и он отвернулся.

— О чем это ты говоришь? Не нужна мне никакая жена! Я прекрасно обходился без нее все эти годы.

— Так ли это? — В ее голосе звучала печаль. — А я вот не уверена, что мне жилось хорошо без мужа. Сейчас я оглядываюсь на свою жизнь и мне кажется, она прожита напрасно. Когда умираешь, на все смотришь по-другому.

— Не говори так! Твоя жизнь не была напрасной. И моя прожита не зря. У нас неплохо шли дела на ферме, и мы делали все, что должны были делать.

— Ну а как насчет того, что мы хотели делать? Хоть когда-то нам это удавалось?

— Иногда то, чего ты хочешь, совсем не самое лучшее для тебя, — он мрачно взглянул на нее. — Я это знаю.

— И все же, если ты хочешь чего-то, это не означает, что ты обязательно хочешь плохого. Эймос! Я знаю, как сильно обидела тебя та женщина, но…

Он резко отвернулся.

— Не вижу смысла говорить об этом.

— Нет. В этом есть смысл! — Неожиданная сила в ее голосе удивила обоих, и Эймос снова повернулся к сестре. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — пылко заявила она. — Я хочу умереть, зная, что ты будешь счастлив. Пожалуйста, Эймос… обещай мне, что ты не откажешься от Джульетты.

— Франсэз…

— Ну пожалуйста! Ты обещаешь?

Эймос поморщился.

— Хорошо, — ворчливо произнес он.

— Что хорошо?

— Я обещаю, что не откажусь от Джульетты.

— Так ты будешь думать о том, что я тебе сказала? Ты дашь ей шанс?

— Да! Да, я буду думать об этом.

— Хорошо, — Франсэз слабо улыбнулась.

— Ну, а теперь ты будешь спать?

— Да. Я чувствую себя намного лучше.

Она снова улыбнулась ему, и Эймос вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Он спустился по лестнице и остановился возле комнаты Джульетты. Глубоко вздохнув, Эймос громко постучал в дверь и открыл ее, пока еще не передумал и не ушел. Джульетта резко обернулась, услышав шаги. Она уставилась на него широко раскрытыми глазами, изумленная до немоты. Какое-то мгновение Эймос стоял, не зная, что делать, и смотрел на Джульетту. Незадолго до этого Джульетта сняла мокрую одежду, высушила ее и начала одеваться снова, но успела надеть только чулки, панталоны и нижнюю сорочку, когда Эймос бесцеремонно открыл дверь в ее комнату. У Эймоса покраснели сначала шея, затем лицо, он беззвучно открывал и закрывал рот. В конце концов Джульетта оправилась от шока, схватила нижнюю юбку, лежавшую на кровати, и прижала ее к груди, прикрываясь. Это движение вывело Эймоса из состояния паралича, он торопливо попятился из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Почти бегом он прошел на кухню, рывком распахнул заднюю дверь и вышел на улицу, а уж там побежал по-настоящему. Он промчался через двор к сараю и остановился только внутри, оказавшись в привычном теплом полумраке своего излюбленного места. Он замер и прислонился к стене, прикрыв глаза.

Боже, в этот раз он все-таки это сделал! Он пошел-таки в комнату Джульетты, чтобы извиниться. Но почему-то, как дурак, вломился к ней, даже не дождавшись разрешения войти. А все потому, что он так сильно задумался о словах, приготовленных для нее, что даже и не подумал, как нужно входить в комнату молодой женщины. Теперь он точно знал, что она будет считать его не только грубым и вредным, но и развратным!