Семейные реликвии
Шрифт:
— Франсэз скоро поправится, — отмахнулся Эймос от заявления Джульетты. — Она просто никак не может выкарабкаться после зимней болезни.
— Боже милостивый, Эймос, это гораздо серьезнее всякой зимней простуды. Сегодня доктор ей сказал, что ей осталось еще всего несколько месяцев.
— Ерунда. Откуда он это взял? — Эймос резко обернулся к Генриетте и глаза его засверкали от гнева. — Доктор — городской человек и не разбирается в сельских женщинах. Франсэз крепкая, как кожа на плетке, и всегда была таковой. К лету она поправится.
Генриетта удивленно посмотрела на Эймоса.
— Эймос! У нее же рак. Доктор
Эймос сердито глянул на золовку, его ладони сжались в кулаки, однако он промолчал.
— Если она и поправится, — вступила Джульетта, пытаясь смягчить их спор, — то на это потребуется время, мистер Морган. Я полагаю, что еще несколько недель она не сможет чистить горшки и мыть кастрюли.
Он сморщился.
— Да что вы в этом понимаете?
— А вы? — парировала Джульетта и ее руки снова уперлись в бока. Ей было очень непросто сохранять спокойствие и благоразумие в присутствии этого человека. И что это на него находит? Со слов Генриетты ясно выходило, что его сестра умирает.
— Франсэз уже поправляется! — загремел Морган. — Скоро она будет в полном порядке. Вы ее не знаете. И никакая экономка нам не нужна.
— Нет, Эймос, — раздался спокойный голос позади него. — Нужна.
Все трое вздрогнули от удивления и повернулись к двери, в которую перед этим незаметно для них вошла женщина. Она была высокого роста и очень худая, кости так и выпирали сквозь немощную плоть. Волосы, подернутые сединой на висках, были заплетены в тугую косу, уложенную короной на затылке. Угловатые и сильные черты лица можно было назвать вполне привлекательными, хотя и не совсем красивыми. Большие темные глаза излучали ум и теплоту. Лицо вокруг глаз и рта было покрыто морщинами, и на всем облике женщины лежала печать усталости.
— Франсэз! — почти хором воскликнули Эймос и Генриетта.
Миссис Морган суетливо схватила ее за руку.
— Ну-ка, присядь со мной на диван, дорогая моя. Мы тут все обсуждаем, нанимать ли нам мисс Дрейк для ведения хозяйства тебе в помощь.
— Да я уже слышу, — призналась Франсэз с кривой улыбкой, обводя взглядом присутствующих.
Эймос выглядел смущенным.
— Извини. Я тебя разбудил?
— Нет. Я все равно не могла уснуть. Я слышала весь разговор и решила, что должна вмешаться. — Она посмотрела на Эймоса ясными и добрыми карими глазами. — Дорогой мой братец… я слишком сильно люблю тебя, чтобы делать вид, будто могу еще выздороветь. Но мы же с тобой оба знаем, что я слабею с каждым днем. Я пыталась, но так и не смогла, как бывало раньше, присматривать за домом. Иногда мне кажется, что не хватает сил даже встать с постели.
Эймос открыл было рот, но, не произнеся ни слова, снова закрыл. Затем все же выговорил с ослиным упрямством:
— Скоро ты поправишься.
— Теперь уж нет, — голос Франсэз был спокойным и слегка дрожащим, но в ее интонации не было сомнений.
— Но, Франсэз… — Эймос отвел взгляд.
— Я очень долго пыталась не думать об этом, да и ты тоже. Но Генриетта права. Я умираю.
— Доктор Хемпстед — пьяница, это знают все. Нельзя слишком серьезно верить тому, что он говорит.
— Дело не в том, что говорит доктор — точнее, не только в том. Я же чувствую, что жизнь просто вытекает из меня, Эймос. И ощущаю внутри себя эту штуку, как она меня съедает. Ты не хочешь все это признать просто из-за своего глупого упрямства.
Эймос сунул руки в карманы и отвернулся. Он хотел что-то сказать, затем откашлялся и заговорил:
— Отлично. Если ты хочешь экономку, ты ее получишь, — он повернулся к Джульетте. — Настало время сеять, и у меня нет времени искать кого-то другого, так что придется вам поработать. Но вы понимаете, это лишь испытание. Если вы не справляетесь с работой, то вы оставляете ферму и возвращаетесь обратно в город. Ясно вам?
Джульетта кивнула.
— Да. Спасибо, что даете мне шанс. Я постараюсь, чтобы вам не пришлось пожалеть об этом.
Не отвечая, Эймос повернулся и вышел из комнаты. Джульетта с облегчением вздохнула, и напряжение в ее мышцах ослабло. Ей удалось заполучить эту работу. Теперь нужно только сообразить, как выполнять свои обязанности получше, чтобы мистер Морган не вздумал прогнать ее через неделю — ведь она же ничегошеньки не понимает в домашнем хозяйстве!
Джульетта отвела взгляд от однообразного скучного пейзажа, простиравшегося вокруг, и посмотрела на своего спутника. Эймос сидел как можно дальше от нее, на противоположном конце, напоминавшего скамейку, длинного сиденья в фургоне. За все время поездки ее работодатель не обмолвился с ней ни единым словом. Утром Морган даже не поздоровался, когда Джульетта вышла из гостиницы. Он только кивнул и подал ей руку, помогая взобраться на высокое сиденье. Подавив вздох, Джульетта уселась и осмотрела фургон.
В длинную и плоскую повозку Эймос положил перину, и на ней сейчас лежала его сестра, покрытая легким стеганым одеялом. Глаза Франсэз были закрыты, лицо напряжено, и морщины вокруг рта резко обозначились. Джульетте казалось, что, несмотря на перину, постоянное потряхивание фургона причиняло Франсэз очень сильную боль. Но она за всю поездку ни разу не пожаловалась. Видно, сельские женщины типа Франсэз были более крепкой породы, чем она сама, подумала Джульетта, и по ней пробежал легкий холодок неуверенности. А если Эймос прав и ей просто не вынести всех трудностей фермерской жизни у них?
Эймос прикрикнул на мулов и дернул поводья — животные послушно свернули с дороги на узкую тропу. Через несколько минут показался двухэтажный сельский дом. Вдоль аллеи росли пихтовые деревья, пригнутые ветром. Одинокое дерево гикори стояло рядом с незамысловатой постройкой дома, за которым тянулся забор, огораживающий двор с большим сараем, а также двумя-тремя другими небольшими сараями. За ними до самого горизонта простиралась пустая земля без единого деревца.
Дом выглядел, подумалось Джульетте, совсем заброшенным, и неожиданно у нее на глаза нахлынули слезы. Как же она сможет жить здесь одна с умирающей женщиной и этим молчаливым противным мужчиной?
Джульетта быстро заморгала, сдерживая слезы. Она вовсе не собиралась радовать Эймоса Моргана проявлением своей слабости. Приблизившись к ферме, мулы побежали быстрее, направляясь к сараю, и Эймос пришлось сильно натянуть вожжи, чтобы остановить их перед домом.
Услышав шум их прибытия, из сарая показался молодой человек и вприпрыжку бросился к ним, улыбаясь.
— Па!
Улыбка осветила бесстрастное лицо Эймоса, и при виде сына темные глаза его ярче заблестели.
— Итан!