Семейный пикник

Ролле Элизабет

— Не надо, он же тебя убьет!

Доктор снова нажал на выключатель — на фоне освещен­ной аллеи фигуры Ли и Уиллиса стали хорошо видны. На пол беседки свет не падал, и Бэрридж отказался от первоначаль­ного намерения завладеть вторым револьвером; он шагнул к выходу и тут, на мгновение посмотрев вниз, чтобы не оступиться, увидел в траве револьвер. Пол в беседке местами под­гнил от сырости и покоробился; очевидно, потерянный Уил­лисом револьвер упал на наклонную доску и съехал на ступеньки, а с них — на землю. Бэрридж быстро нагнулся, поднял револьвер и сунул его в карман, после чего сказал:

— Я слышал ваш разговор: вы хотели убить Патрика Кар­лайла.

На лице Уиллиса застыло угрюмое и высокомерное выра­жение, а Ли растерянно смотрел то на Бэрриджа, то на Уиллиса.

— Идите к воротам, — приказал доктор.

Ли шагнул в указанном направлении, однако, заметив, что Уиллис не двинулся с места, тоже остановился. Бэрридж угрожающе поднял дуло револьвера: оба противника вели себя так, как он и предполагал.

— Мистер Бэрридж, что вы собираетесь делать? — Голос Ли выдавал его паническое состояние. — Вам не удастся бесследно избавиться от двух

трупов, и вы за это ответите.

"От страха он совсем ничего не соображает", — подумал Бэрридж и сказал:

— Ведите себя благоразумно, и я сдам вас в полицию в целости и сохранности.

— Что вы сказали? — В тоне Уиллиса слышалось величай­шее изумление. — Вы собираетесь сдать нас в полицию?

— Разумеется, — подтвердил доктор.

Уиллис и Ли переглянулись.

— Я чувствовал, что здесь какое-то недоразумение, — пробормотал Ли. — Причем тут полиция?...

— Не разыгрывайте комедию! — рассердился Бэрридж. — Вы убили трех человек и сейчас собираетесь убить четвертого.

Ли издал звук, похожий на прерванный крик, а Уиллис, во все глаза уставившись на Бэрриджа, воскликнул:

— Так вы думаете, что их убили мы?! Это серьезно? Ми­стер Бэрридж, сначала я решил, что вы с ним заодно, но тогда вы просто пристрелили бы нас на месте. Мы никого не убивали!

— Вы станете уверять меня, что явились сюда, только что­бы поразмяться и подышать свежим воздухом?

— Нет, — сказал Уиллис. — Я признаю, что пришел сюда с целью убить Патрика Карлайла. Я хотел застрелить его, пото­му что он сначала убил Роджера Карлайла, потом Луизу Олбени, а затем свою жену, леди Камиллу. Роджера он убил на наших глазах, но я, а ради меня и Ли, были вынуждены скрыть это, чтобы избежать огласки. Если бы дошло до суда, мне пришлось бы давать показания в качестве свидетеля. И газеты — мне не удалось бы скрыть свою поездку в Альпы и это стало бы для меня катастрофой. Моя настоящая фамилия не Уиллис, а Кроуфорд, я младший, а теперь единственный сын лорда Кроуфорда, поскольку мой брат Джон два года на­зад погиб в горах. Чтобы объяснить свое поведение, мне придется немного рассказать о своей семье. Мы разорены, хотя отцу пока чудом удается поддерживать видимость былого благополучия. Для него такое положение является настоящей трагедией. По своему складу и понятиям о ценностях он — человек минувшей эпохи. Такие слова, как фамильная честь, родовая гордость, для него не отвлеченные понятия, а смысл жизни. Если нам придется расстаться с фамильным замком, он этого не переживет. Теперь о другом: у нас есть очень богатый родственник, мистер Хайнд, который обещал сделать своими наследниками меня и Джона, своих детей у него нет. Когда Джон погиб, он потребовал, чтобы я прекратил зани­маться альпинизмом. Я пообещал, но не воспринял это всерь­ез. Словом, я нарушил обещание, а он узнал и заявил, что, если это повторится, он лишит меня наследства и изменит за­вещание в пользу своей племянницы. Теперь вы понимаете, почему я старался скрыть свое пребывание в Альпах?

— Это я виноват, — подал голос Ли. — Я уговорил Гароль­да поехать. Мы не собирались лазить по горам, так — обыч­ная прогулка.

— Ли прав, однако боюсь, мистер Хайнд расценил бы ее как нарушение своего запрета и вычеркнул бы меня из завещания — он человек слова, — продолжил Кроуфорд. — Мистер Бэрридж, я не намерен оправдываться, однако мне бы не хотелось, чтобы вы думали обо мне хуже, чем я того заслуживаю. Разумеется, наследство значит для меня многое, и все же я не стал бы ради денег покрывать убийцу, но мой отец... Если бы Хайнд лишил меня наследства, он этого не вынес бы! Смерть Джона подорвала его здоровье, а утрата последней надежды на благополучие нашего рода окончательно докона­ла бы. Я не мог нанести ему такой удар...

— Скажем так: я принял ваши слова к сведению. — Бэр­ридж старательно выбирал выражения; он пока затруднялся определить свое отношение к происходящему. — Вы объясни­ли мотивы своего поступка, а теперь пора перейти к самим событиям.

— Именно это я и собираюсь сделать. Роджер Карлайл был хорошо знаком не только со мной, но и с мистером Хайндом. Когда вы представили меня под фамилией Уиллиса, он дели­катно промолчал. В тот вечер я искал случая объясниться с ним наедине, хотел попросить не говорить Хайнду, что он ви­дел меня здесь, однако рядом с ним все время кто-то был, и я отложил разговор на завтра. Наутро мы с Альбертом ждали его перед отелем, где уже сидел Патрик. С Патриком я раньше не встречался, хотя Роджер говорил о нем. Роджер вышел в восемь, как мы и договаривались, и подошел к нам, пройдя мимо Патрика так, словно это был посторонний человек. Он с ним даже не поздоровался, Я сразу заметил, что у Роджера плохое настроение, и предложил отложить прогулку, но он сказал, что пойдет с нами, и спросил, взяли ли мы веревку.

Веревки у нас не было, и он направился за ней обратно в отель. Патрик побежал за Роджером, заговорил с ним и потом пошел в отель, а Роджер вернулся к нам. Патрик принес ве­ревку, она была очень толстая и совсем новая, в магазинной упаковке. Роджер спросил, зачем хозяин отеля дал ему такую толстую веревку, а Патрик ответил, что тот просто пустил его в кладовку, где хранил снаряжение, и он сам выбрал. Мы двинулись в путь. Роджер по-прежнему был не в духе, и сначала мы шли молча. Патрик поглядывал на нас так, словно мы ему мешали. Когда мы немного отстали, а затем нагнали их, они с Роджером о чем-то говорили, но при нашем прибли­жении замолчали. По-моему, ссорились. Тогда мы снова отстали, чтобы дать им возможность обсудить свои дела. Роджер иногда оборачивался, проверяя, не потерялись ли мы вовсе, потом помахал нам рукой, это было уже возле пещеры. Мы пошли быстрее. Было десять часов. Тропа там делает поворот — и мы на несколько минут потеряли их из виду. Послед­нее, что мы видели: Роджер, привязав к дереву веревку, начал по ней спускаться. Потом мы услышали крик, и, когда подбежали, Роджера на веревке уже не было и самой веревки тоже. На дереве болтался обрезок длиной ярда в три, а рядом стоял Патрик. Лопнуть веревка не могла, я занимаюсь альпинизмом пять лет и разбираюсь в этом: она спокойно выдержала бы троих. Перетереться ей тоже было негде: она была совершенно новая. Патрик Карлайл перерезал ее. Когда мы подбежали, он заглядывал вниз, потом отступил от края, покачнулся и упал. В самом деле с ним был обморок или он нас дурачил, не знаю. То, что Роджер разбился насмерть, стало ясно сразу. Тогда я подумал о суде и о всех вытекающих последствиях. Когда Патрик очнулся, я сказал ему, что он убийца, что нам ясно, из-за чего погиб Роджер. И еще я сказал, что некоторые обстоятельства вынуждают меня оставаться в стороне от этого дела и поэтому мы с Ли согласны представить это как несчастный случай. Патрик ничего не ответил и вообще был похож на сумасшедшего, у меня даже мелькнула мысль, что он перерезал веревку в невменяемом состоянии, не соображая, что делает. Обсудив с Ли ситуацию, мы придумали, что говорить, но тут возникло одно затруднение: вместе с Роджером на дно ущелья упала веревка. Это была улика, которая противоречила наше­му рассказу. Сказать, что кто-нибудь из нас случайно уронил ее туда или что развязался узел, которым Роджер привязал ее к дереву, и он упал вместе с ней, было рискованно. Веревка, как я уже говорил, была в магазинной упаковке и имела стандартную длину, если бы кому-нибудь пришло в голову изме­рить ее, обнаружилось бы, что она на три ярда короче, чем должна быть. Это могло вызвать подозрения, а я стремился во что бы то ни стало избежать настоящего расследования.

В отеле я от кого-то слышал, что дальше за пещерой есть спуск на дно ущелья. Тропа там местами становилась опасной, но в конце концов я спустился и низом пошел назад. Потом я увидел тело Роджера... Было уже около двенадцати. Верев­ка упала прямо на него, поднимая ее, я увидел на руке Роджера разбитые часы, которые показывали десять часов пять минут. Путь от пещеры до тела Роджера занял у меня около двух часов, столько же обратно и еще два часа до отеля — по­лучалось, что мы попадем в отель лишь к четырем часам. Как объяснить, где мы провели столько времени после гибели Роджера? Я не видел иного выхода, кроме как сказать, что он погиб не в десять, а в два часа. Я снял с его руки часы. Конеч­но, проще было ударить по циферблату камнем, чтобы окончательно разбить его и сломать стрелки, но я просто не смог это сделать... Взяв часы и веревку, я поднялся наверх. По до­роге в отель я еще раз повторил Патрику, что он должен говорить. Насчет часов я тогда еще ничего не придумал, так как не предполагал, что они попадутся кому-либо на глаза. После того как полицейский инспектор принял нашу версию несча­стного случая, я решил избавиться от часов — они жгли мне руки. Отойдя от отеля, я забросил их в кустарник. Когда мы с Альбертом увидели, что вы идете в ту сторону с собакой, я забеспокоился, как бы пес не нашел часы. Так оно и получилось. Надо было задержать вас, чтобы успеть предупредить Патрика насчет часов, поэтому Альберту пришлось рассечь себе камнем лоб и разыграть перед вами небольшое пред­ставление. Потом мы уехали из отеля, и больше с Патриком Карлайлом я не встречался. Что касается дальнейших собы­тий, о них лучше расскажет Альберт.

Ли, судя по его виду, уже справился со своим недавним смятением, во всяком случае, говорил он теперь почти спо­койно.

— Когда мне позвонила мисс Олбени и назвала себя, я не сразу вспомнил, кто это. Полиции я солгал, когда заявил, что встречался с ней в Лондоне. Я это выдумал, чтобы обосно­вать, почему пришел по ее приглашению в чужой дом и еще неизвестно зачем. Она напомнила, что мы жили в одном отеле в Альпах, и попросила вечером прийти в дом Патрика Карлай­ла. Я отказался, потому что не желал поддерживать с ним ни­каких отношений. Тогда мисс Олбени сказала, что знает, кто убил сэра Роджера. Для меня ее заявление прозвучало, как удар грома, ведь когда он погиб, кроме нас троих, там никого не было. Сказать большего мисс Олбени не пожелала. Я обе­щал прийти. Она попросила меня привести и мистера Уилли­са — я ответил, что не знаю ни его адреса, ни телефона. В доме Карлайлов я видел ровно столько же, сколько и вы, мистер Бэрридж, однако я-то знал, зачем мы там собрались! Поэто­му, когда мисс Олбени и мистера Гловера отравили, я сразу понял, чьих рук это дело. Разумеется, она не сказала Патрику заранее, что собирается разоблачить его, однако по составу приглашенных ему было нетрудно догадаться, о чем пойдет речь.

— У вас есть какие-либо предположения, каким образом он подсыпал им яд?

— Нет. Но ведь кто-то, бесспорно, это сделал, а причины для убийства были только у него. Мистер Гловер заблуждался относительно леди Камиллы. Вероятно, мисс Олбени невзна­чай бросила фразу, которой он после ее смерти придал черес­чур большое значение. Разумеется, если бы леди Камиллу при­знали виновной, мы сказали бы правду, но ее оправдали.

— Я чувствовал себя виновным в смерти мисс Олбени, — заговорил снова Кроуфорд, — Если бы я тогда, в Альпах, по­вел себя так, как следовало, Патрик Карлайл был бы осуж­ден, и мисс Олбени осталась жива. Однако она уже была мертва, и я снова промолчал, а из-за меня и Альберт. Если бы я знал, что мисс Олбени не последняя жертва Патрика Карлай­ла! Потом он застрелил свою жену, ловко воспользовавшись показаниями мистера Гловера, чтобы представить ее смерть как самоубийство. Наверно, она тоже что-то узнала. Напри­мер, он мог во сне сказать нечто, вызвавшее у нее подозре­ния, она задала вопрос, а он перепугался и застрелил ее. После этого я решил его убить. Понимаете, мистер Бэрридж, я должен был выбрать одно из двух: или сообщить обо всем в полицию и при этом лишиться наследства и погубить своего отца, не говоря уже о тех неприятностях, которые ждали нас с Ли за ложные показания, или убить его самого. Оставлять его на свободе нельзя хотя бы потому, что он может убить еще кого-нибудь, скорее всего мистера Гловера, раз тот выжил после отравления. Я выбрал второе и дважды звонил ему, чтобы назначить встречу, но он не подходил к телефону, и тогда я послал письмо. Мистер Бэрридж, скажу честно: мне жаль, что вы нам помешали. Он убил трех человек, и я застрелил бы его со спокойной совестью.