Семейный портрет с колдуном
Шрифт:
Развратный… циничный… язвительный… грубый… убийца… Всё это стало неважным. Я хотела быть с ним, я сходила с ума от желания, я умирала от любви и одновременно не хотела умирать, не узнав сначала полного счастья… И ещё – я не знала, что мужские пальцы могут быть такими нежными, что они могут дарить такое наслаждение…
– Я ждал так долго, Эмили… - Вирджиль целовал меня в грудь, распалял прикосновениями, заставляя раскрыться ему навстречу, заставляя позабыть о прошлом, не думать о будущем и лишь наслаждаться настоящим…
– Пожалуйста!.. – теперь застонала я, потому что не могла больше терпеть
– Какая нетерпеливая… - прерывистый голос Вирджиля был особым наслаждением, и только слыша его, можно было взлететь до небес, - ты всегда была такой…
– Зато у тебя – терпения на нас двоих!.. – упрекнула я его. – Сколько ещё будешь меня мучить?!
– Эмили, разве я тебя мучаю?..
От того, как он произносил мое имя, от этих огненных прикосновений и поцелуев я умирала и воскресала тысячу раз. А он распалял меня всё сильнее, и сам горел в одном пламени со мной.
Мне казалось, что пламя страсти связало меня с колдуном сотней крепчайших узлов. Хотя, нет. Мы были связаны раньше, гораздо раньше… И эти путы были крепче огненных. Крепкие, как камни в волшебном лабиринте, сильные и гибкие, как заколдованный плющ. Только в этих путах не было ничего колдовского. В них было столько же магии, как в дыхании, как в биении сердца. Или это и называют настоящим волшебством? Потому что объяснить их природу невозможно даже самому мудрому королевскому советнику?
Я целовала Вирджиля всё горячее, шептала что-то безумное, чувствуя, как он в ответ загорается таким же безумием, которое невозможно сдержать…
– Это ты мучила меня, - сказал он, укладывая меня на подушки.
– Не представляешь, каким было мучением видеть тебя рядом – и такую далекую, недоступную. Мою Эмили – и совсем не мою.
– Но сейчас Эмили - только твоя, - прошептала я, когда он лег на меня, опираясь на локоть одной руки, а другой лаская меня, успокаивая.
Он опять играл главную роль - он вел за собой в мир наслаждений, позволяя мне получать удовольствие, но сам медлил получать то, что так щедро дарил мне.
В какой-то момент в моей душе всколыхнулась буря – мне надоело идти за ним, мне не хотелось быть куклой в его руках. Пусть драгоценной, дорогой, но куклой. Вирджиль был верен себе – он и здесь оберегал меня. Но в страсти не должно быть никаких снисхождений.
Я укусила его за губу – не до крови, но сильно, и это заставило его позабыть о рыцарском благородстве. Он посмотрел на меня почти удивленно, словно не верил, что держит в объятиях не принцессу-грёзу из сновидений, а живую женщину. Да! Я была живая! А не мечта с берегов Белого Острова!.. И Вирджиль должен был это понять.
– Хочу тебя прямо сейчас, - зашептала я жарко, притягивая его к себе за шею. – Прямо сейчас, прямо здесь, Вирджиль Майсгрейв! Мы уже женаты и не надо тянуть, иначе я искусаю тебя до полусмерти!..
– Что же останется от несчастного колдуна, если его ещё и покусать? – пошутил он, но теперь перестал сдерживать свою страсть.
Я тоже отбросила всякие представления о девичьей стыдливости и скромности. Странно было подумать, что та Эмили, которую я знала по Саммюзиль-форду, была способна на подобное. Но теперь не было леди Валентайн, не было леди Бэлл, существовала только Эмили Майсгрейв – жена колдуна, человека с такими тайнами, о которых лучше не знать. Но разве у самой Эмили Майсгрейв не было тайн – ужасных, мерзких, отвратительных? Так что мы нашли друг друга. А может, и не теряли.
Когда всё произошло, я не выдержала и застонала сквозь зубы. Да, я ждала этого полного единения, но всё равно не смогла сдержаться. Вирджиль зашептал что-то нежное, утешительное, но я зажала ему рот ладонью, не желая слышать никаких слов в этот момент. Только наше сбивчивое прерывистое дыхание, только стук сердец в унисон.
Наши движения – сначала такие упоительно-медленные, постепенно убыстрялись, и теперь уже стонал Вирджиль, и вовсе не от боли. Я успела подумать, что сейчас он совсем другой, чем когда я видела его с леди Хлоей, но потом ревность исчезла, как исчезли мысли о ком-либо другом, кроме колдуна. Впрочем, колдун тоже исчез. И вместо него передо мной был обыкновенный мужчина – распаленный страстью, обезумевший от любви, точно такой же, каким я видела его на Белом Острове. И только сейчас он стал для меня настоящим - не картинкой, не колдуном в маске единорога, не дипломатом на службе у королевы, а настоящим Вирджилем. Тем самым, чей образ хранили мои настоящие воспоминания, до времени укрытые от меня.
И теперь, когда мы были настолько близки друг другу, насколько могут быть близки два существа в этом мире, наша борьба закончилась. Колдун сдался в плен, я чувствовала это, я не могла ошибаться.
– Эмили!.. Эмили!.. – простонал Вирджиль, судорожно стискивая меня в объятиях, а потом упал на меня, вдавив в подушки и перину, продолжая шептать моё имя, прижимаясь щекой к моей щеке.
Я еле могла дышать под тяжестью его тела, но только лишь гладила его по плечам, по затылку, наслаждаясь той самой властью, которую имеет женщина над мужчиной – пусть властью короткой, мимолетной, но сковывающей сильнее самых крепких заклинаний.
Откуда бы мне знать это? Клянусь, мне самой не было это известно. Но что-то подсказывало, что-то нашептывало, и я не знала, чей голос звучал в моей душе – мой собственный, внутренний, голос моей матери-колдуньи или ещё чей-то, кто наблюдал за всем происходящим со стороны, но был очень заинтересован в том, что происходило.
Прошло несколько минут, пока Вирджиль пришел в себя и сообразил откатиться в сторону. Он извинялся шепотом, снова и снова целовал меня, и выглядел таким счастливым, что мне стало совестно. Но я не позволила себе поддаться жалости.
Я хотела знать всё и собиралась вытрясти из колдуна всю правду.
– Значит, это правда, - сказала я, когда мы с Вирджилем лежали в постели, отдыхая после второго любовного сражения. – Юный колдун Вирджиль Майсгрейв был влюблен во взрослую женщину. Ты ведь был влюблен в мою мать? И твой отец тоже? Мои детские воспоминания такие путаные… Я ничего не могу разобрать…
– Джейн была ученицей моего отца, - Вирджиль притянул меня к себе, укладывая головой на свое плечо. – В нее были влюблены все, а я был влюблен так, как десятилетний мальчишка может быть влюблен во взрослую женщину, которая отнеслась к нему с нежностью – пусть не как мать, но как старшая сестра.