Семейный портрет с колдуном
Шрифт:
…Самюэль! Это имя звучит, как музыка! Я учу латынь и географию, готовлюсь к выпускному экзамену, но делаю всё, словно во сне. Потому что реальность – она там, с ним, по ту сторону каменных стен. Я бегу к нему каждый день, каждый вечер, как только представляется такая возможность. И он всегда ждет меня – возле качелей, что у пруда…
…я взлетаю, замирая сердцем от восторга и счастья. Лечу вперёд – и кажется, что сейчас качели вознесут до самого неба!.. Но человеку невозможно превратиться в птицу, и меня относит назад – будто бросает в бездонную яму, и дух занимается от страха. Только на самом деле бездонной ямы нет, и крепкие, сильные руки Самюэля подхватывают меня под бедра, чтобы подтолкнуть вперёд, для нового полёта. Это неприлично – прикасаться к девушке так интимно, и монахини упали бы в обморок, узнай об этом, но я делаю вид, что ничего не замечаю. И не знаю, чего желаю больше – одинокого взлёта или падения, чтобы снова оказаться во власти сильных рук…
…вперёд… назад… вперёд… назад… Движение качелей замедляется, но я не делаю попытки раскачаться. Наоборот, жду, когда они остановятся совсем, Самюэль стоит за моей спиной, и его ладони осторожно ложатся на мои бедра, сжимают, поглаживают… Это бесстыдно, отчаянно бесстыдно! И… отчаянно восхитительно!.. Я запрокидываю голову, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня. Теперь я понимаю, что в книжках все лгали про поцелуи. Потому что в тех рыцарских балладах, что я читала, не было сказано и тысячной доли о том, как прекрасен поцелуй настоящей любви. А то, что наша любовь – именно настоящая, я не сомневалась, пусть мы с Самюэлем были знакомы
…я бегу по рыночной площади, не обращая внимания на то, как горожане посматривают в мою сторону – с удивлением, неодобрением. Ну и пусть смотрят! Сегодня я – самая счастливая на свете! И мне нет никакого дела до других! Пусть хоть камнями начнут кидаться! «Мы поженимся!, – выдыхаю я, добежав до прилавка, где Анна Молин уже разложила травы и крохотные саше из полупрозрачной ткани, наполненные лепестками шиповника и роз. – Самюэль сказал, что мы поженимся!». «Тише, моя дорогая! – смеется торговка. – Вы мне весь товар переворошите. Значит, поженитесь? Быстрый молодой человек…». «Зачем же тянуть? – пылко отвечаю я. – Он поцеловал меня! – я понижаю голос, но мне хочется кричать об этом на всю площадь, пусть я и… почти благовоспитанная девица. – Он поцеловал меня на качелях. Это сладко, это безумно сладко!.. И я не хочу ждать!». «Ох, сколько страсти, - добродушно отвечает Анна, не забывая продавать душистые мешочки. – А монахини разрешат?». «Зачем мне монахини? – искренне удивляюсь я. – Не за них же я замуж собралась!». «Не за них, - соглашается Анна и тут же тараторит, нахваливая свой товар: - Возьмите жасминовое, миледи! Аромат будет на весь дом! Или желаете розовое? Могу сделать смесь, если пожелаете». «Нужны мне в доме ваши вульгарные запахи!
– раздается высокомерный голос. – Дипси, возьми пять штук. Жасмина. Положим в зимний сундук, чтобы моль отпугивать». Лицо у Анны вытянулось, но покупательница платит серебром, и торговка молчит. Зато я не могу молчать. «Послушайте, леди, - говорю я сердито, поворачиваясь к покупательнице. Она – дама средних лет, с неприятным брюзгливым лицом.. – У госпожи Анны – лучший товар на сто миль вокруг, и никакой он не вульгарный, к вашему сведению!». «Кто это? Да знаете, с кем вы говорите?! Я – графиня Скримжюр, кузина её величества, – дама близоруко щурится, достает из бархатной сумочки очки, нацепляет на нос и рассматривает меня – и возмущенно, и презрительно. Но постепенно брови ее удивленно приподнимаются, и она говорит: - Джейн, дорогая! Вы ли это? Где вы пропадали?».
Теперь уже я смотрю возмущенно и презрительно. «Леди, - говорю я, - вы меня с кем-то перепутали. Меня зовут Эмилия». Мы с Анной долго смеемся над странной дамой, когда она уходит, в сопровождении служанок, поминутно оглядываясь на меня. «Это хороший знак, что она обозналась, - Анна выкладывает на прилавок другие мешочки – с мятой, с шалфеем и корочками лимона. – Это к богатству и счастью». «Всё именно так и будет, - важно киваю я. – Я буду очень, очень-очень счастлива!»…
…ночь, дождь, я бегу по улицам города, укрываясь плащом. Погода отвратительная, но я улыбаюсь – не могу сдержать улыбки. Двери в гостиницу мне открывают сразу же. Я протягиваю слуге монетку и говорю тихо и таинственно: «Мне в номер пятнадцать». «Понял», - монетка исчезает за отворотом рукава, а меня провожают на третий этаж, там, где комнаты для важных господ. Все уже спят, в гостинице тихо, только кто-то чуть слышно бренчит на лютне. «Вот, леди», - слуга указывает на дверь, и я стучу, стараясь сдержать сумасшедший стук сердца. Шаги, скрип ключа в замочной скважине, дверь открывается – и я вижу своего Самюэля. Я кидаюсь ему на шею, откидываю капюшон и весело смеюсь. «Эмили?! – Самюэль хватает меня в охапку, перетаскивает через порог и запирает дверь. – Ты как здесь очутилась?! Ведь ночь!.. Ты с ума сошла – бегать ночью и одна? Вся промокла…». Он стаскивает с меня плащ, укутывает пледом, усаживает в кресло поближе к камину, а сам ворошит кочергой угли, подбрасывает несколько поленьев. «Ты совершенно прав – сошла с ума. От любви», - говорю я, наблюдая за каждым его движением с удовольствием и счастьем. Как мало, оказывается, надо для настоящего счастья. Просто смотреть на того, кого любишь, говорить с ним, быть с ним, стареть рядом с ним. Мне совсем не холодно, наоборот – жарко, и я сбрасываю плед, пока Самюэль расстегивает ремешки на моих туфлях, согревает мои ноги в своих ладонях. «Не могла уснуть, всё думала о тебе, - признаюсь я, играя черными прядями Самюэля. – А потом решила – если мы всё равно поженимся, то зачем откладывать?». Самюэль замирает, медленно поднимает голову, смотрит на меня. От этого взгляда трепещут и моё сердце, и тело, и душа. Я уже знаю, что глаза у Самюэля зелёные. Как листва, как изумруды, как сама любовь. Ведь у любви может быть только зеленый цвет. «Что откладывать?», - спрашивает он. Голос его звучит хрипло, и я дрожу ещё сильнее – от предвкушения, от волнения, от предстоящей радости… «Зачем откладывать свадьбу? – шепчу я и наклоняюсь, чтобы его поцеловать. – Пусть она будет сегодня»…
…Самюэль целует меня всё жарче, всё напористей, и я с удовольствием ему уступаю. Он подхватывает меня на руки, несет в кровать, укладывает на подушки. Он целует меня так, словно мы встретились после тысячи лет разлуки, а завтра нам предстоит расстаться навсегда. Его ладонь на моей груди, и я распускаю вязки на корсаже, чтобы Самюэль мог приласкать меня не через ткань платья, а коснуться моей кожи. Я так жду этого прикосновения, и когда он касается меня уже безо всяких покровов, я таю, растворяюсь в этих новых для меня чувствах и ощущениях. Прикосновения ладоней, прикосновения губ – на шее, на груди, язык щекочет соски, и я не могу сдержать стона наслаждения. Наверное, это – судьба. Наверное, я и правда ждала этого человека тысячи лет – с начала сотворения мира. Я была предназначена ему, а он мне… И пусть это предназначение сбудется поскорее… Пытаюсь снять с Самюэля рубашку, но так трудно справиться с пуговицами… А мне тоже хочется прикоснуться к нему – не через ткань. Самюэль приподнимается, и я протестующее ахаю, цепляясь за него. Нет, он не должен, не может меня оставить!.. Но он всего лишь снимает рубашку – срывает её, пожирая меня взглядом, пуговицы летят на пол… Потом он опять приникает ко мне, я глажу его плечи, подставляю шею и грудь для его поцелуев… «Эмили, - шепчет он, - я с ума схожу… не могу без тебя…». «Значит, мы оба немного сошли с ума, и это чудесно…». «Я – точно спятил… и это твоя вина…». Ладонь Самюэла скользит по моему колену, поднимая подол моего платья, я раздвигаю колени, пропуская его руку выше - туда, куда благовоспитанным девицам не полагается пропускать и собственные мысли. Самюэль повторяет моё имя, целует, прижимается всё теснее. Теперь уже я кладу руку на то самое место, о котором благовоспитанным девицам не полагается даже догадываться… Пряжка поясного ремня холодит ладонь, я спускаюсь ниже, и Самюэль с присвистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. «Неужели, больно?», – шепчу я с невольным лукавством и ласкаю его сильнее, наслаждаясь его твердостью, тем, что могу повелевать им всего лишь через такое почти невинное касание…
…«Этому учат в пансионе, леди Эмили?», – спрашивает Самюэль, и его порывистое дыхание, действительно, сводит с ума. «Этому учит любовь, - отвечаю я, - но если хочешь, чтобы я остановилась…». Он заставляет меня замолчать, впиваясь поцелуем, а потом мы и в самом деле сходим с ума, и не остается ничего – ни слов, ни мыслей, только прикосновения, поцелуи, и чувство необыкновенного единения. По крайней мере, у меня – так. И мне уже мало просто обнимать Самюэля, мало целовать его, я хочу большего. Только он вдруг перехватывает мою руку. Целует кончики пальцев, прикладывает мою ладонь к своему лбу, а потом падает на спину, закрывая глаза. «Что такое? – шепчу я, приникая к нему. – Разве я делаю что-то не так?». «Это я всё делаю не так, - он смотрит на меня, ласково отбрасывает с моего лица прядку волос, выбившуюся из прически. – Нам надо успокоиться, Эмили. Мне надо успокоиться». «Зачем?! – я искренне не понимаю. – Я люблю тебя, ты любишь меня, а значит, нам не нужны никакие условности». «Они, всё-таки, вещь не лишняя – эти условности, - усмехается Самюэль. – Поэтому сегодня ночью нам лучше не совершать безумств». «Если ты меня не хочешь…», - сердито начинаю я, и в следующее мгновение лежу на спине, а Самюэль придавливает меня к перине весом своего тела. «Глупая, - говорит он, и взгляд его скользит по моему лицу, по моим губам, заставляя дрожать от предвкушения, - ты не представляешь, как мне трудно сдерживаться рядом с тобой». «Не надо сдерживаться…», - но он кладет указательный палец на мои губы, словно замыкая их. «Вот именно, что надо. Надо, Эмили, - теперь его палец обводит мой рот, щекочет под подбородком – как котенка, и это похоже на любовную пытку. – Я не могу так поступить с тобой. Это было бы… непорядочно с моей стороны». «Это мое желание, так же как и твое, - убеждаю я его. – Я всё решила, и это моё решение». «Ты многого не знаешь», - он встает с постели и идёт к закрытому шторами окну, заложив руки за голову. «Чего я не знаю? Самюэль, что случилось? Чего я не знаю?!.
– я раздосадована, обижена, я горю, пылаю, и вскакиваю с постели, позабыв, что корсаж на мне распущен, а рубашка сползает с плеч.
– Ты передумал жениться?». Самюэль по-прежнему стоит ко мне спиной. Он отрицательно качает головой, и это можно понять двояко – и как «ты не права», и как «не хочу». «Отвечай!», - сержусь я, подбегаю к нему, заставляя повернуться, а потом хватаю его за рубашку на груди, пытаясь встряхнуть. Но это всё равно, что пытаться встряхнуть каменную стену. «Ты ведь ничего обо мне не знаешь», - Самюэль обнимает меня, прижимая крепко-крепко, и я чувствую, как колотится его сердце. «Уф, напугал! – вздыхаю я облегченно. – Ты тоже ничего обо мне не знаешь, но это ведь тебя не смущает?». Он смеется, и я обрадована его смехом. Мой рыцарь оказался слишком благороден – что поделаешь? Теперь придется терпеть его благородство всю оставшуюся жизнь. «Всё, что мне надо, я знаю, а остальное – не важно», - убеждаю я его. «Не важно?», - невесело усмехается он. «Совершенно не важно! Сердце не обманешь, так ведь говорят». Но он отстраняется от меня, берет со стола карманные часы, открывает крышку, смотрит на циферблат и говорит совсем не к месту: «Уже за полночь. До утра всего часа четыре». «Тем более, не будем терять время зря», - я пытаюсь обнять его, но Самюэль опять отстраняется. «А если я – преступник? – спрашивает он. – Скрываюсь от правосудия». «Но ведь это неправда», - уверенно возражаю я. «Почему ты так думаешь?». «Я это знаю, чувствую. И пусть хоть весь мир говорит против тебя, я не поверю ни единому слову». «А если… я сам скажу тебе об этом?». Я догадываюсь, что он говорит о чем-то важном. Мне не понятно, чем это важно для него. Но если важно для Самюэля – важно и для меня. Поэтому я обнимаю его – быстро, порывисто, и смотрю в глаза, тону в его взгляде, растворяюсь в нем. «Признавайся, в чем хочешь, милый, - я впервые называю его так, и он вздрагивает – совсем как тогда, когда я прикоснулась к нему так близко, так интимно, - я никогда от тебя не откажусь». «Никогда?», - повторяет он эхом. «Никогда, - я говорю твердо, будто приношу клятву. – Возможно, я буду огорчена, расстроена. Может быть, я заплачу, разозлюсь. Может, закричу на тебя… Но никогда тебя не оставлю». «А если я предложу тебе сбежать? Бросить всё – и сбежать? Завтра же. Никому ничего не сказав?». Он смотрит настороженно, со страхом, с надеждой… В его взгляде – целый мир эмоций, и я улыбаюсь, потому что когда он рядом – не надо и целого мира. «Я согласна, -.отвечаю я без раздумий. – Не знаю, почему мы должны прятаться и бежать, но я согласна. С тобой – хоть на край земли, хоть за её край». Самюэль снова сжимает меня в объятиях – до боли, исступленно, шепчет мое имя, целует меня в висок. «Земля круглая, леди Эмили, - произносит он, и я не разберу – плачет он или смеется, - как можно этого не знать? Вот сразу догадывался, что в этом пансионе не дадут хорошего образования»…
…церковь открывается в шесть часов, и к этому времени мы с Самюэлем уже стояли возле липовой аллеи, которая вела к собору. «Будь здесь, - в зарослях шиповника Самюэль берет мое лицо в ладони, целует мои глаза, щеки, поправляет капюшон моего плаща, надвигая его пониже на лоб, - я обо всем договорюсь и позову». «Пойдем вместе, - прошу я, не отпуская его руку. – Я могу подождать на крыльце или посижу в уголочке…». «Сначала я обо всем договорюсь», - он снова и снова целует меня, и я чувствую, что он не хочет оставлять меня даже на секунду. Эта ночь была самой сладостной и мучительной в моей жизни. Нет, мы не согрешили перед венчанием, но были так к этому близки, что при одном воспоминании у меня захватывает дух. Еще немного – и я получу Самюэля, а он получит меня. Навсегда. Навсегда!..
…дожидаясь жениха, я от нечего делать царапаю перочинным ножичком ствол дерева. Буква «Е» - это «Эмили». Буква «S» - это «Самюэль». И вокруг них – сердце. Эмили и Самюэль вместе навсегда. Пройдет время – год, два, десять лет, сто, а этот рисунок останется. И сюда будут приходить наши дети. Я расскажу им, как мы с их отцом полюбили друг друга с первого взгляда. С первого взгляда – и навсегда. Самюэль появляется из зарослей шиповника, улыбаясь и блестя зелеными глазами. Как я люблю его ямочки на щеках, как люблю этот ласковый взгляд… Самюэль отводит колючие ветки и смотрит на меня, не отрываясь. А я смотрю только на него, но почему-то первая замечаю человека, который тоже появляется из зарослей шиповника, осторожно отводя колючие ветки. Но этот человек не улыбается, а подкрадывается к моему Самюэлю, держась слева – сгорбив спину, втянув голову в плечи… Человек идет бесшумно, словно призрак, и Самюэль не замечает его… Я мешкаю всего лишь секунду, не успеваю ни сказать, ни сделать, как человек наносит Самюэлю удар – длинным кинжалом!.. Целясь в бок, под ребра!.. Самюэль успевает увернуться в самый последний момент. Кинжал задевает его плечо, разрезая камзол, как бритва!.. Я кричу, потому что вижу, как ручьем льется кровь. Она алая, яркая, она заливает белые цветы шиповника, окрашивая их в красный… Мне дурно, всё темнеет, и я падаю куда-то – вниз, вниз, до бесконечности вниз…
…я прихожу в себя в какой-то комнате, где темно, где на столе горит одинокая свечка – дешевая, такую можно купить за пару медных монет. Она чадит и шипит, и пахнет горелым салом, но рядом со мной сидит Самюэль. Я бросаюсь ему на шею, ахая с облегчением, замечаю, что плечо у него перетянуто окровавленной тряпкой и ахаю снова. «Кто это?! Что произошло? Ты был у врача? Что нужно было этому человеку?!», - забрасываю я его вопросами. «Тише, тише, - успокаивает он меня. – Всё хорошо, всё уже позади». «Где мы? Надо сообщить в судебный департамент!», - я готова бежать и сообщать прямо сейчас, но Самюэль гладит меня по голове, по щеке, любуется мной. Но как-то странно любуется – будто прощается… Я замолкаю, мне страшно – ещё страшнее, чем было во время нападения… «Самюэль?
– говорю я тоненьким голоском. – Что ты делаешь?». «Хочу, чтобы ты знала, - он прижимает ладонь к моей макушке, - ты – самое драгоценное, что есть в моей жизни. Я никому не позволю навредить тебе, - и добавляет: - Не бойся, ты ничего не почувствуешь»...
…я сижу в карете, которая едет к Саммюзиль-форду. На коленях у меня письмо, в котором нотариус сообщает о смерти моих родителей. Мне надо оставить обучение в пансионе святой Линды и вернуться в Саммюзиль-форд, чтобы вступить в наследство. Меня зовут Эмили Валентайн…
26. Любовь в лабиринте
Воспоминания ложные, воспоминания истинные… Я пришла в себя окончательно. И окончательно разобралась, что в моей жизни правда, а что ложь. Латунный браслет на моем запястье щелкнул и сломался, свалившись на пол. Я стояла коленями на зеркальных осколках, а передо мной лежал Вирджиль Майсгрейв – без движения, бледный, с закрытыми глазами.