Семейный заговор
Шрифт:
Предлагая Бланш бокал хереса, который был с благодарностью принят, она откровенно заявила:
— Сон, о котором идет речь, повторяется очень часто. Добавить могу еще лишь то, что он касается одного близкого мне человека, который умер. С вашего позволения, я не буду рассказывать подробности наших отношений. У меня есть опасение, что под их впечатлением могут возникнуть неправильные предположения и выводы, которые вас только запутают. Полагаю, вы не станете возражать, если я буду придерживаться такой линии, ведь правда?
Бланш пригубила бокал с хересом и улыбнулась. У этой дамы замашки директора школы для девочек. Менторские нотки так и сквозили в ее голосе.
— Я должна знать одно, мисс Рейнберд, — заявила Бланш, — только то, что в глубине души вы действительно надеетесь на мою помощь. Абсолютно не обязательно, чтобы вы в меня верили. Я единственно прошу справедливой оценки моих способностей по достигнутому результату. Если быть честной до конца, то я не могу гарантировать, что связь получится.
— Какая связь?
— С тем человеком, о котором вы упомянули.
— Понятно.
— И все-таки вы согласны попробовать?
— Что, прямо здесь и сейчас?
— Разве не за этим вы меня пригласили, мисс Рейнберд?
— Да, конечно.
На какое-то мгновение мисс Рейнберд утратила свою самоуверенность. У нее даже появилось чувство вины по отношению к этой женщине, так добродушно встретившей ее откровенное недоверие, почти враждебность.
— Еще я попрошу вас не переживать и не пугаться на первом сеансе, — продолжила Бланш. — Контакт требует большого напряжения. Если я начну стонать, или вам вдруг покажется, что мне плохо, не волнуйтесь и, что бы я ни делала, ни в коем случае до меня не дотрагивайтесь. Вы, видимо, уже представляете, что я имею в виду, из рассказов миссис Куксон.
— Да, она рассказывала об этом.
— Тогда давайте попробуем?
Посмотрев на мисс Рейнберд, Бланш не смогла удержаться от смеха.
— Ради бога, не удивляйтесь и не сочтите меня легкомысленной. Я рассматриваю свой дар лишь как одну из своих природных способностей. Он не более удивителен, чем зрение или слух. Жизнь полна такими чудесами. Моя психическая способность — тоже составная часть этой жизни — и более значимой жизни после смерти. От нее никуда не денешься. В принципе, я просто вижу и слышу немного больше других, только и всего. А теперь я хочу вас попросить поудобнее расположиться в своем кресле, расслабиться и забыть о моем присутствии, обратив мысли к тому человеку. Постарайтесь подумать о нем тепло и приветливо. Кстати, я должна предупредить, что иногда после сеанса не помню о том, что происходило. Рассказывать мне об этом или нет — я оставляю на ваше усмотрение. Мне эта информация, естественно, могла бы пригодиться на последующих сеансах, если, конечно, вы посчитаете возможным ею поделиться. Договорились? Вы готовы?
Постепенно лицо мисс Рейнберд осветилось улыбкой, и она рассмеялась. Бланш отметила, что смех заметно ее украсил, осветив увядшие черты некогда миловидного лица. В сущности, она не такая уж противная старушенция. Несмотря на социальное положение и состояние, в жизни она видела не много веселья и житейских радостей. Ей бы следовало выйти замуж, нарожать детей, регулярно наслаждаться мужскими ласками и воспитывать многочисленное потомство. Только по-настоящему увлеченные и преданные своему делу натуры могут, как она, всерьез от этого отказаться.
— Вот так-то лучше, — сказала Бланш. — А теперь сядьте поудобнее и расслабьтесь.
Мисс
— Вас одолевает злость. Уберите ее. Злость меня запутывает и не позволяет осуществить контакт.
Открыв глаза, мисс Рейнберд увидела мадам Бланш застывшей в строгой напряженной позе на кресле. Она сжимала слегка поднятыми руками цепочку из жемчуга. Голова устремлена вперед, а глаза закрыты.
— Извините, — сказала мисс Рейнберд.
— Злость — это черная непреодолимая стена без ворот, — улыбнулась Бланш. — Любовь — это ворота. От нас к ним и от них к нам.
Воображение мисс Рейнберд против воли нарисовало широкие кованые железные ворота прекрасной работы, ведущие из внутреннего садика Рид-Корта к живописному озеру, где она гуляла этим утром. Обметая солнечные блики с мягкой травы подолом голубого поплинового платья, к озеру приближалась Хэриет. Хэриет — девятнадцать, в ее руке соломенная шляпа на длинной ленте, и легкий летний ветерок скользит и перебирает непослушные пряди ее светлых волос. Воспоминание было приятным. Взглянув на мадам Бланш, она заметила, что та тоже улыбалась.
Мадам Бланш жадно и глубоко дышала, точно пыталась насытить легкие, ароматами какого-то загадочного сада. Затем она медленно оторвала руки от бус и подняла к вискам, поглаживая пальцами брови, и неожиданно резко выдохнула, опустив руки на подлокотники кресла. Эти перемещения рук привлекли внимание мисс Рейнберд; они не просто покоились на подлокотниках, а крепко сжимали их, настолько крепко, что пальцы побелели. Внезапно дыхание мадам Бланш участилось и напряжение охватило все ее тело. Мисс Рейнберд испугалась. Испугалась она не за мадам Бланш, а за себя, — из-за того, что оказалась в таком положении, позволив состояться этому нелепому спектаклю. Хэриет давно умерла. О ней осталась только память. Шолто тоже умер, и воспоминания о нем еще менее приятны. Жива только она сама, и никто не может заставить ее поверить в подобную чепуху… даже Хэриет в этих навязчивых снах.
Наступившее молчание прервал неестественно громкий голос мадам Бланш.
— Здесь кто-то есть. Держится на расстоянии, в нерешительности. Нет, он не один…
Возникла пауза, которую заполнил длинный нечеловеческий стон. Затем отрывистым, почти чеканным голосом Бланш продолжила:
— Нет, их двое. Они очень далеко… почти у самого горизонта, но я их вижу. Старик и пожилая женщина.
Чуть помедлив, Бланш заговорила живее:
— Генри? Ты тоже здесь? Да, конечно здесь. Теперь я тебя ощущаю, — весело рассмеялась она. — Приветствую тебя, родной мой. Скажи, в чем дело? Почему они не подходят ближе?
Очарованная происшедшей переменой в интонациях мадам Бланш, когда она заговорила с Генри, мисс Рейнберд внимательно посмотрела на сидящую перед ней женщину. Прежнее напряжение спало, и тело ее обмякло. Большая развязная вульгарная красавица.
Тем временем мадам Бланш глухо хохотнула и с некоторой хрипотцой в голосе произнесла:
— Ну не молчи, Генри, еще не хватало, чтобы и тебя тоже пришлось уговаривать. Надеюсь, дорогой мой, сегодня не один из твоих плохих дней? Скажи мне, что их беспокоит. Почему они не подойдут поближе?