Семейный заговор
Шрифт:
— Боже мой! — воскликнула она, тяжело выдохнув. — Что здесь произошло? Я чувствую себя как выжатый лимон. Вот это да… Вы не возражаете, если я…
Она многозначительно посмотрела в сторону графина с хересом.
— Пожалуйста, конечно, — тут же ответила мисс Рейнберд и встала.
Налив вина себе и мадам Бланш, она снова устроилась в кресле, и некоторое время они сидели молча, сосредоточившись на напитке.
— Вы что-нибудь помните? — наконец спросила мисс Рейнберд.
— Нет, ничего, — покачала головой Бланш. — Знаю только, что Генри что-то взволновало. Он всегда оставляет меня в таком состоянии, как сейчас, когда его что-нибудь задевает. — Она рассмеялась и продолжила: — Иногда меня даже подмывает посмотреть, нет ли на теле синяков. Вообще-то Генри всегда откровенен и прямолинеен, хоть и любит иногда понапустить мистики.
— Вы действительно не помните ничего из того, что здесь говорилось?
— Нет,
Мисс Рейнберд допила херес и посмотрела на Бланш. Впечатления остались сильные, но казаться глупой, легковерной старухой вовсе не хотелось. Она готова была принять существование неизвестных ей явлений. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» Но для того, чтобы поверить во что-то новое, ей нужны неопровержимые доказательства. В данном случае сомнения оставались. После выхода из состояния транса мадам Бланш могла действительно ничего не помнить. Однако в этом состоянии, как и во сне, ее мышление и память работали, хотя и несколько по-другому. К тому же происходящее можно объяснить ее телепатическими способностями. Необходимо все очень тщательно проверить. Некоторые люди обладают поразительным умением читать чужие мысли и чувствовать настроения. Ей также было известно, что кое-кто из таких людей не гнушался приукрасить свой дар в корыстных целях.
Обдумывая каждое слово, она сказала:
— Должно быть, мадам Бланш, вы узнали некоторые вещи обо мне и моей семье от миссис Куксон.
— Ну естественно, — улыбнулась Бланш. — Не всегда удается остановить миссис Куксон, если она начинает что-нибудь говорить. Она рассказала мне о вас, о том, что ваш старший брат и младшая сестра уже умерли. Еще она сказала, что вы очень любили сестру и… ну… не очень-то жаловали брата. Это все, мисс Рейнберд.
Мисс Рейнберд обдумала сказанное. Ида Куксон известна как неисправимая сплетница. Если, однако, все взвесить, то и сплетничать особо не о чем. О репутации Шолто знали все. Что касается истории с Хэриет, то она держалась в строгом секрете. Ида Куксон ничего знать не могла. И уж тем более никому не может быть известно о появлениях Хэриет в ее снах. Они, без сомнения, и есть те двое, что стояли в отдалении… на небесном плато почти у самого горизонта. Они не захотели приблизиться, пойти на контакт и не сделают этого до тех пор, пока она не решится взвалить на себя обузу долга и посвятить жизнь выполнению слезливых заклинаний Хэриет, каких бы волнений и неудобств ей это ни стоило. Если бы Хэриет заявила о своих правах еще много-много лет назад, то не случилось бы подобной глупости, и эта пухлая перезрелая мадам Бланш не сидела бы сейчас перед ней с непристойной улыбкой на лице. Ничего не помнит… Какая ерунда! Разыграла здесь, надо отдать должное, очень и очень правдоподобный спектакль на основе скудных сведений и, чего у нее не отнимешь, глубоких знаний психологии человека. А этот ее Генри — зануда и глупец, каких свет не видел.
Мисс Рейнберд поднялась с кресла, давая тем самым понять, что аудиенция подошла к концу, и сказала:
— Что ж, мадам Бланш, благодарю вас, что не отказались посетить меня. Как вы уже, видимо, поняли, я не из тех, кто боится сказать «да» или «нет». Говорю откровенно: пока я не могу окончательно определиться относительно ваших услуг.
Бланш тоже встала, и мисс Рейнберд направилась к двери, продолжая на ходу:
— Мне нужно еще время, чтобы подумать. Я прошу вас понять, что это вызвано не моими сомнениями в вас или ваших способностях. Решение, которое я должна принять о продолжении наших сеансов, носит личный характер и не имеет никакого отношения к вам. Я сообщу вам о нем позже, и если вдруг наша сегодняшняя встреча окажется последней, то, конечно же, мадам Бланш, я прослежу, чтобы ваши усилия были соответствующим образом оплачены.
Она трижды нажала кнопку звонка, давая знать Ситону, что гостья уходит.
— Ни о чем не беспокойтесь, мисс Рейнберд, — вежливо ответила Бланш. — Если это наша последняя встреча, то никаких денег не нужно. Скажем… мы закончили что-то вроде недельного испытательного срока без взаимных обязательств. Представляю, что вы сейчас чувствуете. Все это нарушает душевное спокойствие, кажется странным и заставляет вас усомниться в себе и во мне. Если от вас не последует никаких известий, то я приму это без обиды. Проблема моя состоит в том, чтобы найти достаточно времени для тех, кто действительно во мне нуждается.
Мисс Рейнберд открыла дверь. На пороге появился Ситон. Бланш вышла из комнаты, и дворецкий помог ей одеться. Затем, одарив мисс Рейнберд улыбкой, она проследовала за ним по холлу. Проходя мимо длинной широкой лестницы с дубовыми перилами, ведущей на верхние этажи, мадам Бланш внезапно остановилась, будто невидимая рука уперлась ей в грудь, преградив дорогу. Мгновение она недвижно стояла, затем медленно развернулась, посмотрела в лицо мисс Рейнберд и сказала:
— На этом месте что-то произошло. — Она пробежала взглядом вверх по ступенькам. — Здесь произошло что-то ужасное. Я это чувствую.
Плечи мадам Бланш нервно передернулись, и она пошла дальше вслед за Ситоном. Когда за ней закрылась дверь, мисс Рейнберд вернулась в гостиную. Она сразу прошла к столику и налила еще бокал хереса. Сейчас она была в полной растерянности. Обычно она не позволяла себе выпивать столько вина в одиночку. Постоянные излишества Шолто укрепили присущее ей от природы чувство меры.
Какая необычная женщина! Как могла она что-то почувствовать?! О том, что, напившись, Шолто свалился с этой лестницы, знали только она и доктор Харвей. Удивительно, что при этом все кости остались целы, и даже синяков было немного, но шок, вызванный падением, оказался чрезмерным для его сердца. Доктор Харвей — более сорока лет он был лечащим врачом их семьи — просто засвидетельствовал смерть от сердечного приступа, чтобы избежать возможных сплетен и кривотолков в деревне и тем самым сохранить доброе имя Рейнбердов. Даже после смерти Шолто одно упоминание его имени приводило мисс Рейнберд в крайнее расстройство. А эта глупышка Хэриет теперь с ним заодно. Как они посмели заявить, что ее эгоизм не дает им приблизиться? Она совсем не эгоистична. Во всяком случае, не настолько, чтобы на это ссылаться. Ей всего-то и хочется, чтобы ее оставили в покое и позволили насладиться оставшимися годами жизни. Само собой разумеется, у нее даже не возникало мысли привести в дом мужчину, да, да, мужчину — сколько разговоров это вызовет в деревне, пересудов и многозначительных кивков в ее сторону… в их сторону. Но самое ужасное — это то, кем может оказаться этот человек, родившийся от такой матери, как Хэриет, и безвестного никчемного папаши, погибшего во время военной операции где-то в пустынях Египта. Нет, пусть все они остаются там, у самого горизонта, на своем длинном небесном плато, все без исключения. Их нет, а она жива и никого не желает пускать в свой дом.
Джордж проснулся среди ночи и сразу ощутил ее присутствие. Он продолжал лежать, стараясь не шевелиться, и про себя ухмылялся от удовольствия. Какая женщина! Он всегда спал так крепко, что мог не услышать строевой песни марширующей мимо изголовья его кровати армии. Верный Альберт ему в этом не уступал. Самый лучший и самый сонливый друг человека. Она конечно же не спит, но и не подумает нарушить его сон, пока он не проснется сам. Ему ясно представилось, почему и как она оказалась рядом. Наверняка, вернувшись в свой дом в Солсбери, она почувствовала острую потребность в обществе. В его обществе. Импульсивная Бланш, в поисках разнообразия после бесед с бесплотными духами. Возможно, Генри посвящен в тайны жизни и знает, как достичь гармонии с вечностью, но… Это он, Джордж, составляет для нее реальный мир, полнокровный и бестолковый, без забот о завтрашнем дне. Для него же самого любой мир не представляет ни малейшего интереса, если не является более или менее точной копией этого, пусть с некоторыми усовершенствованиями. Просто проснуться утром, как он делает уже много лет, и ощутить рядом с собой этот бесконечно теплый и щедрый источник наслаждений — одно это стоит тысячи лет пребывания на дрейфующем облаке под однообразие псалмов и нудные звуки арф.
Собравшись с духом, он дотронулся до нее. Ее ладонь сжала его руку, и послышался вздох. Мгновением позже его рука получила свободу и начала свои блуждания по знакомым контурам, по роскошным холмам и долинам, составлявшим его владения. Когда-нибудь он обязательно должен купить кровать пошире. Он и Бланш созданы для более просторных полигонов — любви. Большие люди, титанические любовники! Идеальные условия можно создать всего за десять тысяч в год без учета налогов. Он неторопливо приподнял ночную сорочку, и, вздохнув еще раз, Бланш нашла его губы своими.
Шныряя по запущенному саду в поисках белых мышей и полевок, амбарная сова серым привидением наскочила на стекло зашторенного окна и услышала скрип пружин. Много позже, возвращаясь с удачной охоты на заливных лугах, сова снова пролетала мимо того же окна, и на этот раз в доме было тихо.
— Все в порядке? — удовлетворенно спросил Джордж, пребывая в нахлынувшей на него эйфории.
— Да, любимый, можешь смело это запатентовать, — лениво отозвалась Бланш. — Заработаешь целое состояние. Иногда твое исполнение звучит музыкой, иногда рассыпается цветами — как сегодня. Большой огненный цветок в форме веера, пурпурный и с жемчужными прожилками.