Семнадцатилетние
Шрифт:
— Вот вопрос... Можно ли себя противопоставить коллективу? Я думаю, что иногда можно... Когда у меня есть идея, когда я глубоко в нее верю, проверила на опыте, а коллектив отстал и не понимает, тогда можно...
— Коллективу противопоставить можно, а народу нельзя — дополнила Тамара.
— Не открывай дискуссии, — остановила ее Катя.
— Белова оказалась одна против коллектива. Катя сказала, что это странно... Да! Это особенно странно сейчас, когда мы как-то выросли и крепко сдружились. Сейчас у нас есть хорошие задачи. Я не знаю, как вы, девочки, но я чувствую, что у нас появился
Кто-то захлопал, остальные дружно поддержали. На какой-то момент Аня смутилась, но, сразу же собравшись с мыслями, продолжала:
— Что я хочу сказать? Почему именно сейчас Белова оказалась в одиночестве? Ведь никто ее не прогонял. Она сама отошла от нас. Никакой идеи у нее, конечно, нет и быть не может. Но думает она, наверное, что ее не понимают. Так она сама себе внушает. Почему-то ей не по душе наши задачи. Почему? Просто она зарвалась, но не хочет это признать из-за больного, мелкого самолюбия. Она индивидуалистка. Никто ее уговаривать, конечно, не собирается. Катя, Тамара и Женя сделали все. Они протянули ей от имени всего класса руку... Она отказалась! Ну, и пускай идет своей дорогой. Значит, ей с нами не по пути.
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Я предлагаю это положение узаконить. Исключить ее из коллектива!
Наступила тишина. Подсознательно эта мысль вертелась в голове у многих, но, когда Аня так сказала, всем стало как-то не по себе.
Услышав такое предложение, Валя вздрогнула, побледнела, но сейчас же успокоила себя: «Нет! Этого не может быть... Они не смеют!.. Тут сидит Константин Семенович. Он им не позволит...»
Видимо, об этом подумала не только Валя, потому что головы всего собрания повернулись к учителю и все глаза вопросительно уставились на него. Но Константин Семенович что-то старательно записывал в свою записную книжку, и можно было подумать, что он даже и не слышит всего, что происходит в эту минуту на собрании.
— Кто хочет слова? — спросила Катя.
— Я! Дайте я скажу, — попросила Лида. — Катя, можно мне?
— Говори, Лида.
Лида встала и, слегка побледнев, обратилась к классу:
— В основном, Аня говорила хорошо и правильно, но предложение, по-моему, поспешное. Вспомните, девочки, чему нас учит комсомол. Мы должны бороться за каждого человека. Бороться терпеливо, настойчиво. Мы должны воспитывать людей, а не выбрасывать их... Выбросить — это проще всего. Выбросить — это часто значит расписаться в своей беспомощности или неумении...
— А разве мы не пробовали по-хорошему? — спросила Катя.
— Мало! Надо еще попробовать. Вот она сидит и о чем-то думает. Нужно ее спросить. Валя, почему так случилось? Скажи честно и прямо, кто в этом виноват? Какие у тебя причины? Девочки, я не защищаю Белову, но прежде чем решать, нужно все взвесить и продумать. Ведь мы уже взрослые люди.
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Дайте слово Беловой, — ответила Лида садясь.
— Пускай говорит. Белова, класс хочет слышать
Валя встала.
— Что мне говорить... — с трудом начала она. — Вы все против меня... Если просить извинения, то я не знаю, — у кого, и не знаю, в чем я так провинилась. Если я не подписала «Обещание», то ведь это было добровольное дело... Пожалуйста... Если меня заставят, то мне не трудно подписаться...
— Не говори глупостей! — вырвалось у Ани.
— Ну, вот, видите! А какие глупости я говорю?
— Не мешайте ей, девочки, — строго заметила Катя.
— Если я сказала Светлане, что про нее так говорят, то разве я виновата? Ведь это не я говорю!
— А кто? — спросила Светлана.
— Ну, мало ли кто... Я не хочу заниматься склокой и сплетнями. Я не привыкла выдавать своих подруг!
— А Марине Леопольдовне ты все выбалтываешь, да еще с прикрасами! — крикнула Тамара.
— Это не считается. Марина Леопольдовна — наша учительница.
— Ты же к ней плакаться ходишь, жаловаться.
— Тамара, прекрати! — строго сказала Катя. — При чем здесь Марина Леопольдовна? И, пожалуйста, не переговаривайтесь. Продолжай, Белова.
— Вы можете меня обвинять в чем угодно, но только вам никто не поверит. У вас нет никаких доказательств! — неожиданно заявила Валя.
— А нам и не надо! — сказала Аня.
— Вы очень много на себя берете! Исключить меня вы не имеете права... Никто вам не позволит. Школа вам не подчиняется!
— Опять глупости говоришь! — вскипела Аня.
— Что делать! Значит, я глупая, а ты умная!
— Разговор идет не о школе, а о нашем коллективе! — горячо продолжала Аня. — А здесь мы сами себе хозяева.
— Ближе к делу, — заметила Катя. — Белова, продолжай.
— Я же сказала, что не знаю, в чем оправдываться! Затеяли какую-то комедию, и сами не знаете, что вам надо!
С этими словами Валя села. Теперь она была спокойна, как бывала всегда спокойна с матерью, когда та выходила из себя и горячилась.
— Ну, говори, Тамара.
Тамара тряхнула головой и сделала широкий жест в сторону Беловой:
— Вот! Теперь вы сами слышали! Оказывается, все, что здесь происходит, — это комедия! Она даже не понимает, почему про нее говорят! Она — бедная, невинная овечка попала в стаю волков. Мама ей не позволила взять шефство. Папа, наверно, запретил подписать «Обещание». Светлане она сказала гадость и сваливает на других... Врет! Нагло врет! Нет среди нас таких мелких душонок, чтобы заниматься сплетнями. Это ты сама выдумала, и я знаю, для чего. Ты хотела поссорить Светлану с Лидой или посеять в голове Светланы недоверие к нам. Да, да... У тебя был расчет! Только не на тех напала...
— Что ты предлагаешь? — спросила Катя.
— Девочки! Довольно церемониться! Пора действовать. Я за исключение. Аня предложила правильно. Пока она как следует не переварит в своей индивидуалистической душе каждый свой шаг, каждое слово, до тех пор говорить с ней бесполезно. А переварит она скоро! Вот она уже имеет тройку по литературе, по тригонометрии — двойку... Имейте в виду, что это не случайность. Когда она почувствует силу коллектива, она сама придет к нам. А когда придет, мы еще раз поговорим начистоту!