Семья навеки
Шрифт:
— О, Зак, — шептала она, — еще, еще…
Наконец, задыхающиеся и опьяненные любовью, они оторвались друг от друга. Зак заглянул в затуманенные глаза Моники и прошептал:
— О, моя драгоценная! — То, что он увидел в этих глазах, окрылило его и дало надежду. Она принадлежит ему. Она и сама еще не знает этого, но она его женщина! — Выходи за меня, — прошептал Зак. — Нам будет хорошо вместе — тебе и мне. Ты ведь тоже это чувствуешь, правда? Скажи мне, что это так…
— Да, это так, — прошептала Моника, снова сливаясь с Заком в любовном порыве.
— Тогда выходи за меня замуж, — настойчиво повторил Зак, едва они снова разомкнули объятия. — Ведь мы уже семья — ты, я и Ники. Я люблю вас обеих. Я хочу, чтобы ты была со мной: в моих объятиях, в моей жизни, в моей постели. Я так сильно хочу тебя!
«Хочу тебя… Хочу тебя… Хочу…» — звучало в голове Моники.
Не в этом слове она нуждалась. Не это она жаждала услышать. Моника заглянула в его глаза, пылающие огнем… огнем желания. «Но одного желания недостаточно. Совсем недостаточно», — подумала она.
Внезапно ей стало холодно, и она вздрогнула. У нее уже был брак без любви. Она решила, что больше никогда не выйдет замуж без любви…
— О, Зак… — Утомленная и совсем потерявшаяся, Моника уткнулась лбом в плечо Зака.
Потирая сонные глаза, на кухню вошла Николь. Зак и Моника тотчас отпрянули друг от друга.
— Здравствуй, моя радость. — Моника была рада, что простые материнские обязанности снова возвращают ей самообладание. Она подняла Николь и, усадив ее к себе на колени, стала качать ребенка, вдыхая ее сладкий запах. Николь, прильнув к матери, медленно приходила в себя после сна.
Моника избегала смотреть на Зака, хотя и чувствовала его зовущий пристальный взгляд. Она чуть не зарыдала, когда Ники быстро спрыгнула с ее колен и пошла на руки к Заку.
Когда они вернулись домой, выкупали Ники и уложили ее в постель, Зак сел читать ей книжку, а Моника пошла прибрать в ванной. К тому времени ее настроение стало более-менее сносным, хотя душевная боль не проходила.
— Николь заснула, — сказал Зак, подходя и заключая Монику в свои объятия. — Ну, и на чем же мы остановились, когда нас так внезапно прервали?
Моника оттолкнула его от себя. Ее рассердило, что удивление Зака выразилось только в том, что он просто выпустил ее из своих объятий.
— Я не хочу этого. — Моника отвернулась и приложила руку ко лбу. Теперь к ее страданиям прибавилась еще и сильная головная боль. Как часто стала болеть голова!
— Повтори еще раз! — Зак всем своим видом выражал недоумение.
— Ты меня слышал. — Когда Моника была ребенком, мама всегда грозила, что, если она будет лгать, ее ударит молния. Вот и сейчас, ужасно боясь — уж не молнии ли? — она скрестила пальцы. — Я не хочу… чтобы ты прикасался ко мне. В этом все дело.
Казалось, что прошла вечность, прежде чем Зак заговорил:
— А что же тогда было днем? — Его голос звучал бесстрастно, он ничем не выдал своих чувств.
У Моники не хватило смелости взглянуть ему в глаза.
— Я… — она нервно прокашлялась. — Это была ошибка.
— Ошибка?! Черт возьми, Моника, скажи мне это, глядя в глаза!
Она не могла. Она не могла рассказать ему, что привело ее к такому решению. Для нее было одинаково страшно ранить его или заставить почувствовать жалость.
Конечно, он считает ее непостоянной, подумала Моника. Чувствуя себя чрезвычайно жалкой и несчастной, она избегала его прикосновений и продолжала отводить глаза.
— Мне жаль, Зак.
Это извинение вывело Зака из себя.
— Ты сожалеешь?! — Разочарование, боль и рухнувшая надежда сделали его грубым и резким. Он прижал Монику спиной к стене. — Вот об этом?
И впился ей в рот поцелуем. Целовал он так жадно и грубо, что на ее губах выступила кровь. Вкус крови скорее, чем ее кулачки, молотившие по его плечам, привел его в чувство и образумил. Тяжело дыша, Зак оторвался от нее. И тут увидел в глазах Моники страх. Она боялась его!
— О Господи! Моника… — Он почувствовал отвращение к себе. — Милая, прости…
— Не надо, — сказала Моника. — Пожалуйста!
Зак молча развернулся и вышел.
Постепенно напряжение и неловкость ослабли. Если и не в отношениях между Моникой и Заком, то по крайней мере во всем, что касалось Ричарда Синклера. Следующая неделя прошла без происшествий. Бдительность ослабили. Ограничения уменьшили.
Николь с Чарли позволили выходить из дома, правда не дальше ангара, сарая или коттеджа Митча.
Зевс, папаша Чарли, привязался к Николь, которая баловала его печеньями и кусочками колбасы. Гордый и полный собственного достоинства пес не отходил от девочки.
Митч удивлялся, не понимая, что пес просто чувствует ранимость Николь и поэтому стал ее защитником.
Зак наблюдал, как маленькая девочка в окружении двух собак направилась из сарая в ангар. Он теперь чувствовал себя намного спокойнее, зная, что такая сильная, мощная собака охраняет Николь.
Зак отвернулся от окна. Роджер, вероятно, уже развлекает ребенка своими красочными и неправдоподобными историями о мишках коала, о страусах эму и кенгуру. Он будет рассказывать ей это до тех пор, пока она не устанет слушать. Этот весельчак очень привязался к Николь, что не удивительно, ведь Зак сам души не чаял в девочке.
Так же как и в ее матери…
Бросив хмурый взгляд на Монику, которая усердно трудилась за компьютером, Зак прошествовал к своему столу. Он сел и принялся шуршать бумагами, заставляя себя выглядеть таким же занятым и увлеченным. Но мысли Зака были очень далеки от работы. Та любовная сцена на кухне у Романовых не выходила у него из головы.
Уже в сотый раз Зак спрашивал себя: что могло случиться? Может, он что-то сделал не так?
Моника отвечала на его поцелуи и объятия. Отвечала горячо. Он ведь уже не зеленый юнец и может отличить разницу между настоящим, искренним чувством и притворством. Желание Моники в тот день полностью совпало с его желанием. Она дрожала от возбуждения так же, как и он. Они целовали друг друга, забыв обо всем на свете!