Семья Тибо (Том 1)
Шрифт:
Через несколько минут опухоль была вскрыта.
– Потерпи еще немножко... Вот так... Еще минуту... Готово!
– сказал наконец Антуан, отступая на шаг.
Но малыш, внезапно побледнев, в полуобморочном состоянии упал на вытянутые руки брата.
– Леон!
– весело крикнул Антуан.
– Дайте-ка этим молодцам каплю коньяку!
– Он опустил два куска сахару в рюмку.
– Погрызи. И ты тоже.
– Он склонился к оперированному.
– Не крепко?
– Вкусно.
– Дай руку. Да не бойся, я же сказал, что все кончено. Промыть и перевязать - это совсем не больно.
Телефонный
– Нет, сударыня, доктор занят... В другой раз, сегодня у доктора приемный день. Нет, до обеда невозможно. Хорошо, сударыня, к вашим услугам.
– Тампон, на всякий случай, - пробормотал Антуан, склонившись над нарывом.
– Отлично. И бинт потуже, это не помешает... Теперь слушай ты, старший: отведи брата домой, и пусть его уложат в постель, чтобы он не шевелил рукой. С кем вы живете? Кто-нибудь ведь присматривает за малышом?
– Я сам.
Взгляд у него был прямой, пылающий отвагой, лицо дышало достоинством. Улыбаться было нечего. Антуан взглянул на часы и еще раз запрятал поглубже свое любопытство.
– Улица Вернейль, дом номер?..
– Тридцать семь-бис.
– Робер... а дальше?
– Робер Боннар.
Антуан записал адрес, затем поднял глаза. Мальчуганы стояли, пристально глядя на него ясным взором. Никаких признаков благодарности, но зато выражение полного доверия, абсолютной уверенности, что теперь все благополучно.
– Ну, ребята, идите, я тороплюсь... Между шестью и восемью я заеду на улицу Вернейль переменить тампон. Поняли?
– Да, сударь, - сказал старший, считая это, по-видимому, вполне естественным.
– На самом верхнем этаже, номер три, прямо против лестницы.
Как только мальчики ушли, Антуан позвал Леона:
– Ну, теперь можно подавать завтрак!
Затем подошел к телефону.
– Алло! Елисейские, ноль один - тридцать два.
В передней на столе рядом с аппаратом лежала книга записей, раскрытая на соответствующей странице. Не отходя от трубки, Антуан наклонился и прочел:
– "1913. Понедельник, 13 октября, 14 ч. 30. Г-жа де Батенкур". Опоздаю, - подождет. "15 ч. 30. Рюмель", - так... "Лоутен", - хорошо... "Г-жа Эрнст", - не знаю, кто такая... "Вьянцони... де Фейель..." Так...
Алло... Ноль один - тридцать два? Профессор Филип вернулся? У телефона доктор Тибо... (Пауза.) Алло!.. Здравствуйте, Патрон... Я мешаю вам завтракать... Это насчет консультации. Срочно. Очень... Ребенок Эке... Да, Эке, хирурга... Очень серьезно. Увы, никакой надежды, запущенное воспаление уха, разные осложнения, я вам объясню, это ужасно... Да нет же, Патрон, он во что бы то ни стало просил именно вас. Нельзя же отказать в этом Эке... Разумеется, как можно скорее, сейчас же... Я тоже, из-за сегодняшнего приема, - ведь сегодня понедельник... Итак, решено; я заеду за вами без четверти два... Благодарю вас, Патрон.
Он повесил трубку, еще раз пробежал глазами листок с записью и испустил положенный вздох усталости, которому явно противоречило удовлетворенное выражение лица.
Подошел Леон. На его гладкой физиономии играла глуповатая улыбка.
– А знаете, сударь,
– Да ну?
Антуан весело прошел на кухню. Кошка лежала на боку в корзинке, наполненной тряпьем, где копошились маленькие клубочки лоснящейся шерсти, и лизала и перелизывала их шершавым языком.
– Сколько их?
– Семь. Моя невестка просила оставить ей одного.
Леон приходился братом привратнику. Он служил у Антуана уже больше двух лет и исполнял свои обязанности с ритуальным рвением. Это был молчаливый парень неопределенного возраста, с каким-то сероватым лицом; светлые редкие и пушистые волосы причудливо венчали его удлиненный череп; чересчур длинный свисающий нос и чаще всего полузакрытые веки придавали ему какой-то дурашливый вид, который еще резче подчеркивался улыбкой. Но эта простоватость была лишь удобной, если не нарочитой маской, за которой скрывался ясный ум, полный здравого скептицизма и даже своеобразного юмора.
– А остальные?
– спросил Антуан.
– Вы их утопите?
– А как же иначе?
– невозмутимо ответил Леон.
– Разве вам желательно их оставить?
Антуан улыбнулся, повернулся на каблуках и быстрыми шагами направился в бывшую комнату Жака, служившую ему теперь столовой.
Все уже было на столе: яичница, телятина со шпинатом, фрукты. Антуан терпеть не мог ждать, пока подадут следующее блюдо. Яичница вкусно пахла горячим маслом и сковородкой. Короткая передышка на четверть часа, разделяющая утро, проведенное в больнице, и день, посвященный визитам.
– Сверху ничего не передавали?
– Нет, сударь.
– Госпожа Франклен не звонила?
– Звонила, сударь. Она записалась на пятницу.
Телефонный звонок. Голос Леона:
– Нет, сударыня, в семнадцать тридцать уже занято... В восемнадцать тоже... К вашим услугам.
– Кто это?
– Госпожа Стокней.
– Он позволил себе слегка пожать плечами.
– Для мальчика одной своей подруги. Она напишет.
– Какая это госпожа Эрнст записалась на семнадцать часов?
– И, не ожидая ответа, Антуан продолжал: - Передайте госпоже де Батенкур мои извинения: я опоздаю, по крайней мере, минут на двадцать... Дайте-ка мне газеты. Спасибо.
– Он взглянул на часы.
– Там, наверху, наверно, уже встали из-за стола... Позвоните, пожалуйста. Попросите мадемуазель Жизель и перенесите сюда аппарат. И кофе тоже поскорее.
Он схватил трубку, лицо его разгладилось, глаза улыбались, глядя куда-то вдаль, и все его существо, словно взлетев, устремилось на другой конец провода.
– Алло... Да, это я. О, я почти кончил!
– Он засмеялся.
– Нет, виноград чудесный, подарок одного клиента... А наверху?
– Он прислушался, его лицо постепенно омрачилось.
– Вот как! До или после укола?.. Надо во что бы то ни стало уверить его, что это вполне нормальное явление...
– Пауза. Лоб его снова разгладился.
– Скажи, Жиз, ты одна у аппарата? Слушай, мне надо с тобой сегодня повидаться и поговорить. Серьезно... Здесь, разумеется. Безразлично когда, начиная с половины четвертого. Хочешь? Леон тебя впустит... Итак, решено? Отлично... Выпью кофе и сейчас же поднимусь к вам.