Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Тогда Карл Зитар понял, что опять настало время отправиться в Чрезвычайную комиссию. Он так и сделал. Результат этого похода опять был поразительным: как только председатель отделения Чрезвычайной комиссии — моложавый, очень славный человек — поговорил по телефону с начальником станции на настоящем революционном языке, сразу нашелся паровоз и поездная бригада, и через час поезд уже двигался дальше на запад.
Это был последний раз, когда Карлу пришлось воспользоваться советом Черняева. Теперь многие узнали, кому они обязаны тем, что живыми добрались до границ своей родины и что в дороге больше не пришлось рыть новые могилы.
Эшелон с беженцами двигался теперь вперед такими темпами, которые следовало признать максимальными при существующей обстановке. Председатель Вагайского отделения Транспортной чрезвычайной комиссии не успокоился на том,
Эшелон стремительно мчался через приуральскую степь. На следующей станции бригады сменились за час. Показались горы, большие заводы, рудники. Мимо вагонных окон мелькали леса, глубокие долины и заброшенные монастыри. Но эшелон нигде больше не останавливался. Шел снег, земля повсюду побелела. Быстрей! Еще быстрей вперед! Нужно наверстать упущенное!
Это была бешеная гонка. Пел ветер, стучали колеса и угрюмо ворчали пустые желудки. Осталась позади граница Азии. Во время этой стремительной езды Янка несколько дней не встречал Лауру. Выбегая на станциях за кипятком, он мельком видел ее, по не было времени для разговора. Зато когда поезд прибыл в Екатеринбург и простоял несколько часов, Янка опять нашел ее. И странно, он почти не узнал девушку: это была уже не та Лаура. Лицо ее посерело, глаза потеряли прежний блеск, а походка сделалась медлительно-усталой и тяжелой. Казалось, плечи Лауры согнулись под невидимым грузом.
Такой же стала и Айя Паруп. Пожалуй, даже еще более слабой и серой. Таким же стал и Янка. Все они, казалось, покрылись слоем золы. Но этот слой нельзя было отмыть никаким мылом, это была печать голода. Они уже почти целую неделю довольствовались лишь тем, что выдавали на некоторых станциях эвакопункты. Но этого было недостаточно, чтобы сохранить силы.
В Омске эшелон алтайцев разделили на два. Литовцы, поляки и белорусы поехали через Урал южным путем, через Челябинск, а латышей и эстонцев направили северной стороной. Из состава в сорок вагонов осталось только двадцать пять. Это обстоятельство послужило латышам на пользу: чтобы не отправлять неполный эшелон, в Екатеринбурге к их эшелону прицепили пятнадцать вагонов с продовольствием. Их срочно нужно было доставить в Петроград. «Срочно!» Это значило, что начальники станций больше не посмеют медлить с отправкой и беженцы в возможно короткий срок доберутся до большой северной столицы. За вагонами с хлебом зорким оком следили продовольственные комиссары и Чрезвычайная комиссия. Попробуй только саботировать или допустить бюрократический трюк — и ты сразу же опалишь пальцы, жадный до взяток чиновник! Вровень с мукой и мясом, отправляемыми в Петроград, теперь становились и беженцы: эшелон невозможно разделить надвое, отправив вагоны с продовольствием отдельно, а людей оставив на месте. Волей-неволей приходится пропускать их без выкупа. Невероятные дела!
Второго ноября поезд отправился из Екатеринбурга. Только теперь началась настоящая езда — решающий участок великого марафонского бега. Шаг за шагом беженцы набирали утраченную в предыдущем состязании дистанцию, понемногу обгоняли ушедшего вперед соперника. Костлявый призрак голода начал отставать.
Поезд быстро мчался на запад, словно судно, в паруса которого дует мощный пассат.
Шестьсот человек кое-как влачили существование. В вагоне Зитаров только два семейства еще не ощущали нужды — Бренгулисы и Силини. Зариене вполне открыто попрошайничала у большого Симана, Карл Зитар выдавал своим семерым едокам все меньшие и меньшие порции. А на другом конце вагона два человека на верхних нарах жили тем, что получали через день на больших станциях. Айе Паруп и ее маленькому брату раз в два дня выдавали по чашке горячего супа и по полфунта хлеба. Этого еле хватало на один раз. Одни едят, другие делают вид, что едят, а ты натягиваешь на голову одеяло и лежишь, хотя спать тебе не хочется. Удивительно, как они вообще еще выдерживали — Айя и Рудис. Зная, что помощи ждать неоткуда, они спрятались в своем углу и словно исчезли для соседей. Случалось, об их присутствии не вспоминали целыми днями, пока на какой-нибудь станции старост вагонов не вызывали к коменданту поезда за продуктами. Тогда брат с сестрой вылезали из-под одеяла, получали свою
На одной станции, недалеко от Перми, Эрнесту Зитару посчастливилось поймать живого голубя. Уже одно это было удивительно — откуда там мог взяться голубь? А еще удивительнее, что он был такой мягкий и упитанный. Когда птицу ошпарили и, разрезанную на мелкие кусочки, варили на печке, все пришли к заключению, что это удачный улов. А Зариене, вспомнив прежнюю дружбу с Эрнестом, подсела поближе к нему.
— Ты ведь не выбросишь потроха? — поинтересовалась она. — Это хорошая вещь,
Эрнест ничего не ответил ей.
— Если ты ничего не имеешь против, я долью в котел еще кружку воды, будет больше супа, — продолжала Зариене. — Мяса я не прошу, а супу ведь ты не пожалеешь.
Но воды уже было налито столько, что больше некуда было лить, и Зариене пришлось остаться без супа. Люди стали жестоки.
А поезд спешил все дальше на запад, вниз с уральских высот, сквозь пермские и вятские леса, к морю. Ничто больше не задерживало его свободного, бурного бега.
Двенадцатого ноября эшелон прибыл в Петроград и остановился на Варшавском вокзале.
В Петрограде поезд простоял восемь дней. Для Янки это было самое прекрасное время за весь долгий путь; он бы ничего не имел против того, чтобы задержаться здесь еще дольше. Вместе с Фрицем Силинем бродил он по огромному городу, осматривая его достопримечательности, и в трамвайном вагоне исколесил Петроград вдоль и поперек. Здесь было на что посмотреть: широкие проспекты, ряды гранитных дворцов, памятники, музеи, рынки, порт. Прежде всего Янка отправился на набережную Невы. После четырех лет он вновь увидел настоящие суда и живых моряков. Целый час простоял он на берегу у какого-то старого парохода, прислушиваясь к грохоту лебедок и наблюдая, как грузят товары. Каждая мелочь такелажа, свернутый канат, ржавый якорь, выкрашенная в коричневую краску мачта и спасательный круг с названием корабля пленяли его глаз. Нева катила темные воды к морю, со стороны залива дул свежий, влажный западный ветер — ветер с моря, соленый бриз, только что ласкавший зеленоватые гребни волн.
Здесь же на набережной возвышались корпуса Адмиралтейства. Два громадных якоря у входа, знаменитый золоченый шпиль, воспетый в свое время великим Пушкиным, Морской музей, памятник Петру Первому на берегу Невы… Куда ни шагнешь — всюду история, дыхание славного прошлого и настоящего. Зимний дворец, Эрмитаж, Исаакиевский собор, Сенат, Манеж и статуя Александра III с мешком на голове. А улицы — бесконечная перспектива великолепных, зданий.
Вечером Янка сидел в маленьком музыкальном зале и слушал «Бориса Годунова» [16] . В зале было холодно, как в сарае, зрители сидели в пальто, а вместо оркестра оперную инструментальную партитуру исполнял на рояле озябший пианист. Рояль находился на сцене, на виду у публики. Когда в драматический момент смерти Бориса на сцену вышла большая крыса и, устало волоча по полу хвост, последовала за исполнителем с таким спокойствием, точно она находилась в укромном углу склада, а не на освещенной сцене, — в зале раздался смех, и солист на мгновение растерялся, так как именно сейчас публика должна была если не плакать, то по крайней мере вздыхать.
16
«Борис Годунов» — народно-историческая музыкальная драма М. П. Мусоргского (1839–1881), созданная композитором в 1874 г. по исторической трагедии А. С. Пушкина.
Днем позже Янка с братьями и некоторыми парнями пошел в латвийское консульство. Консул сообщил, что все мужчины призывного возраста обязаны явиться к нему для получения соответствующих указаний.
В приемной консульства их ожидал пожилой человек надменного вида, одетый в черную визитку. Он холодно взглянул на вошедших. Как только кто-то из парней пошевелился и сказал что-то соседу, этот человек сильно вспылил.
— Дикари! Азиаты! — заревел он. — Здесь вам не Сибирь, а латвийское консульство! Если не умеете вести себя, выйдите отсюда и ждите на лестнице! Латвии такие варвары не нужны.