Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Карл возвратился в барак и весь день был мрачен.
Каждые полчаса в бараке появлялся кто-либо из служащих карантина — большая часть из них были явными шпиками охранки. В красивых полушубках с пышными воротниками, блестящих кавалерийских сапогах и шляпах, они шныряли из барака в барак, исподтишка наблюдая за приезжими. Время от времени некоторых беженцев вызывали и уводили на допрос. Иногда кто-нибудь из зажиточных земляков о чем-то шептался с чиновниками карантина или в сумерках незаметно пробирался в пункт охранки и информировал работников о деятельности спутников в Советской России и теперешних их настроениях.
Пока комиссия по освобождению подробно не изучила каждого прибывшего, никому не разрешалось уехать из карантина.
Поздно вечером, когда обитатели барака улеглись спать, внезапно явились несколько чиновников охранки и произвели тщательный обыск имущества Зитаров. Ничего не обнаружив, они приказали Карлу одеться и следовать за ними. На окраине, в отдельно стоящем бараке, Карла допросил сам начальник пункта.
— Вы служили при большевиках в милиции города Барнаула?
— Служил.
— Потом вступили в банду красных партизан и боролись против войск Колчака?
— Да, конечно. Но это была не банда. Это был отряд честных борцов.
— Вы, бывший офицер латышских стрелков, связались с красными! — начальник пункта изобразил удивление. — И вам не стыдно?
— Чего я должен стыдиться? — спросил Карл.
— Это мы увидим после, — процедил сквозь зубы начальник пункта.
Карла арестовали. Когда об этом узнали родные, они поняли, что здесь, в карантине, им не дождаться освобождения Карла, поэтому решили постараться поскорее выбраться отсюда и затем из своей волости выслать брату солидное поручительство.
Самые большие надежды они возлагали на корчмаря Мартына: тот теперь наверняка имеет вес и значение в волости. Если Мартын поручится за Карла, его непременно освободят.
С некоторыми обитателями карантина, например Симаном Бренгулисом, случились неприятности другого порядка. Когда эшелон миновал границу, большинство бедняков, помогших прятать имущество богачей, сняли с себя роскошные меховые шубы и отдали их владельцам. Айя Паруп сделала это, не ожидая, когда Бренгулис напомнит ей. Так же поступило большинство других. Богатым землякам оставалось поблагодарить их и уложить в тюки возвращенное имущество. Но Бренгулис оказался менее счастливым. Когда он напомнил Эрнесту о золотых часах, тот ответил, что лучше подождать до Резекне — часы у него в сохранности. Точно такого же мнения была и Зариене (они, видимо, сговорились). После бани и дезинфекции Бренгулис расположился рядом с Зитарами. Но Эрнест и словом не обмолвился насчет возвращения часов, а Зариене расхаживала по карантину в роскошной лисьей шубе. У Бренгулиса на душе стало неспокойно. Встретив Эрнеста у дверей барака, он отозвал его в сторону и сказал:
— Ну, теперь я сам справлюсь. Давай, ты и так долго хранил.
— Что? — спросил Эрнест, словно не понимая, о чем идет речь.
— Часы. Мы же договорились, что в Резекне я их заберу. В тесноте не так уж приятно хранить чужое имущество.
— Да? А почему я должен отдать вам свои часы? — удивился Эрнест.
— Я ведь купил их на свои деньги.
— Кто это видел?
— Перестань шутить. Кто же этого не знает…
— Кто-нибудь был при том, как ты мне их отдавал? Укажи свидетелей.
— Какие же нужны свидетели?
— Часы мои, и при мне они и останутся. Если ты думаешь иначе, спроси, как записано в таможенной описи. Я привез их из России. А по эту сторону границы ты у меня их не покупал.
— Значит, ты собираешься отрицать? — побагровел Бренгулис.
— Что значит отрицать или утверждать? Дело обстоит так, как я сказал, и больше
Так оно и осталось. Не помогли ни угрозы, ни задабривание — Бренгулис больше не увидел своих часов. Самое обидное, что он не мог ничего сделать Эрнесту, ведь свидетелей не было.
Подстрекаемая Эрнестом, Зариене тоже начала брыкаться:
— Что? Когда? Какую шубу?!
Но она оказалась более мягкосердечной и вернула шубу. Правда, не совсем безвозмездно — Бренгулису пришлось дать ей кое-что из съестного и сто рублей латвийскими деньгами. Но когда в бараке кто-нибудь интересовался, который час, Эрнест Зитар с самодовольным видом вынимал массивные золотые часы и открывал крышку:
— Четверть одиннадцатого.
На следующий день после ареста Карла в барак, где находились Зитары, вселились Ниедры. Янка узнал об этом только вечером, вернувшись после колки дров на кухне карантина. Сообщила эту новость Айя, поместившаяся напротив Зитаров на других нарах.
— Ты не пойдешь знакомых проведать? — спросила она, когда Янка поужинал.
— Каких знакомых? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ну, тех, в том конце барака у дверей…
Янка взглянул в узкий проход между нарами. Но в бараке царил полумрак, и дальние нары нельзя было разглядеть. Он направился к двери и с полдороги вернулся: на краю нар с книгой в руке сидела Лаура. Странно, он только сейчас вспомнил, что она находится здесь и что у него есть с этой девушкой что-то общее. Последние недели пути от Урала они жили каждый своей жизнью — теми полными забот буднями, когда не остается места для размышлений и нежных чувств. В Екатеринбурге он увидел лишь тень Лауры, да и сам он был не лучше ее. Глядя на Лауру, Янка не понимал, как он мог забыть, не думать о ней. Ему стало стыдно. Ведь могло случиться, что он потерял бы ее навсегда. Пока он колол дрова для кухни карантина, зарабатывая соленую селедку и фунт хлеба, Ниедры могли получить из комиссии по освобождению разрешение на выезд, и в один прекрасный день он тщетно разыскивал бы Лауру по всем баракам. Как хорошо, что этого не произошло и он вовремя проснулся! Да, но какой смысл в этом пробуждении? Несколько грустных мгновений, один-другой вечер, когда ноет в груди от сознания неосуществимости твоих желаний. Лаура иногда садится на подоконник в том конце барака, ты садишься на другой подоконник в этом конце, у обоих в руках книжки, но вы не читаете их и время от времени тайком смотрите друг на друга. Эти взгляды вы прячете только от окружающих, сами вы уже не избегаете их. Может быть, и этого достаточно, но это еще не все. О, нет — это только крохи. Вечером приходит мать Лауры немного побеседовать и берет какие-нибудь книги. Иногда она смотрит на тебя таким странным, понимающим взглядом, и тогда тебе кажется, что она все знает, и ты от страха покрываешься испариной, ожидая, что она заговорит.
Однажды она действительно хотела начать говорить о чем-то; долго приготовлялась, точно ей трудно было собраться с мыслями, а потом произнесла:
— Я хотела бы высказать кое-какие соображения…
Но, взглянув на Янку и увидев побледневшее лицо парня, она, видимо, отказалась от своего намерения и так и сказала ничего.
Эльза впоследствии удивлялась:
— Эта Ниедриене какая-то странная. Пришла, собиралась поговорить о чем-то важном и ничего не сказала.
Никто еще ничего не знал о Лауре и Янке, за исключением Айи. Но она таила все в себе, хотя именно ей приходилось тяжелее других. Она первая из всех знакомых Зитаров получила разрешение на въезд в Латвию и вечером двадцать шестого ноября отправилась с вещами на станцию. Янка помог ей и Рудису донести узел и побыл там, пока подали вагоны. Он не спрашивал у Айи ее будущий адрес и не обещал писать. Но она сама робко ему об этом напомнила и просила дать адрес. Такая же скромная и нетребовательная, как всегда, она протянула Янке на прощание руку и тихо произнесла: