Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Утром в первый день рождества Рудис Сеглинь принес Янке домотканый костюм. Ворот на френче застегивался, поэтому галстук не был нужен.
— Заходи за мной, — сказал Рудис. — Я буду тебя ждать до семи часов.
— Там видно будет, — ответил неопределенно Янка.
Он попросил у приказчика бритву и побрился. Волосы тоже просили ножниц, но парикмахер был далеко, и вряд ли у Янки хватило бы времени сходить к нему.
— Молодой, сходи принеси дров, — первой обратилась к нему кухарка.
— Хорошо, старая, — ответил он и отправился. После этого она его больше не звала молодым.
— Ты сена дал лошадям? — спросил дядя.
—
И за это — целая пригоршня пряников и несколько больших орехов. Наслаждайся и думай о Вифлееме [20] , пока у судомойки не накопилось полное ведро помоев:
— Сходи-ка вынеси на помойку.
Но хоть один благородный поступок все же был совершен в тот день: Янку пригласили к обеду за хозяйский стол. Здесь же, наконец, состоялось его знакомство с двоюродной сестрой.
20
Наслаждайся и думай о Вифлееме… — По евангельской традиции, в Вифлееме (в Палестине, в нескольких километрах от Иерусалима) в пещере родился Иисус Христос.
— Как ты вырос, — произнесла Миците.
— Ты тоже не стала меньше, — ответил Янка.
— Поговорите по-английски, — торопил Мартын, жаждавший триумфа. Но Миците первая не начинала говорить, а Янка считал, что даме надо отдать предпочтение.
— Ты много в Сибири волков убил? — шутила Миците.
— Ни одного. Только зайцев и куропаток.
Разве с таким пошутишь? Он совсем не понимает юмора. И обед проходит тихо, без разговора на английском языке. Немного погодя Миците удается втянуть Янку в беседу, и она выясняет, что двоюродный брат не знает ни одного модного танца. Она показывает ему свои книги, пригласительный билет на вечер гимназистов и набросок ее портрета, сделанный каким-то странствующим художником. Она очень удивлена, что Янка в Петрограде был даже в опере.
— Будущей осенью я поступлю в консерваторию. Хотя мне некоторые советуют учиться скульптуре.
У нее так много талантов, что неизвестно, который лучше развивать. Результаты, вероятно, во всех случаях будут одинаковы.
Болтая с Янкой, она принимает лукавый вид, даже начинает кокетничать, будто он не родня, а посторонний юноша. У нее пухлые губки, смелый и вызывающий взгляд; когда отец и мать уходят в соседнюю комнату, Миците просит у Янки руку — она погадает. И она гадает, совсем близко подсев к Янке.
— Ты когда-нибудь уже целовался? — спрашивает Миците.
— А если и целовался? — смеется он.
Завитые волосы Миците щекочут Янке кончик носа, и он чихает. Миците усмехается и изучает его ладонь. Руки ее горячи, и от одежды струится сладкий аромат.
— Ты был когда-нибудь влюблен? — спрашивает опять Миците.
— Пожалуй, да.
— Кто она — блондинка или брюнетка?
— Хорошо не знаю.
— Она была ласкова с тобой?
— Что значит быть ласковой?
— Ты, наверно, ничего не понимаешь в любви.
— А ты?
— Не думай, что я тебе расскажу. Вам нельзя доверять. Все сразу своим друзьям передадите. Мне твой брат Ингус нравился.
— Чем?
— Он нравился всем девушкам.
— И чтобы нравиться девушкам, мне тоже нужно быть похожим на Ингуса?
— Ну конечно. Он был красивый парень, романтик. Ты никогда таким не будешь.
— Почему же?
—
Она встает, идет к зеркалу и некоторое время изучает свое лицо. Потом оборачивается и лукаво улыбается: вот какая я, пойми меня. Ты рос в лесу и ничего не знаешь о жизни, а у меня есть опыт. Если б ты был чуточку подогадливее, милый братец… Ну, это мы еще увидим. Зитары не умеют сдерживать себя, а ты умеешь. Какой же ты Зитар? Твой отец был настоящим мужчиной. Или ты думаешь, что я не видела, как он приходил сюда, в корчму?
Потому ли, что Миците понравилось болтать с двоюродным братом, или по случаю первого дня праздника, но Янку не беспокоили всю вторую половину дня. Его ничего не заставляли делать — пусть сидит в комнате и занимает кузину. Под вечер пришла подруга Миците — Марта Ремесис, и Янка должен был познакомиться с ней. Она ровесница Миците, учится с ней в одной гимназии и к тому же соседка. Обе девушки крепко дружат. Но Марта — полная противоположность Миците: она более хрупкого сложения, мечтательна, беспричинно восхищается многим; разговаривая, опускает глаза и, когда к ней обращаются, краснеет и улыбается. В ней нет чувственности Миците. Изредка она украдкой посматривает на Янку, о чем-то думает и при этом краснеет.
— Вы были так далеко и видели полсвета, — говорит Марта. — Это, вероятно, очень интересно.
— Я по крайней мере об этом не жалею, — отвечает Янка.
— Уважаемый господин брат, не будешь ли ты так любезен и не оставишь ли теперь нас одних, — прерывает Миците их разговор. — Мне пора собираться на вечер. Вы успеете поговорить в другой раз.
Янка уходит в свою каморку и чувствует себя как-то странно, не как обычно. Он словно ноющий зуб: собирается болеть, но острой боли еще нет.
Одевшись на бал, Миците влетает в каморку Янки.
— Ты, наверно, сегодня никуда не пойдешь? Вечер окончится около трех часов ночи, а в это время темно, как в яме. Ты не можешь прийти к имению встретить меня? Прихвати маленький фонарик.
— А если кто-нибудь будет тебя провожать?
— Я совсем не хочу сказать, что ты обязательно должен прийти. Но если бы ты захотел… Ян Ремесис остался в Риге, иначе он тоже был бы на вечере. Ты знаешь — у имения, где дорога поворачивает к взморью!
— Придется пойти.
— Хорошо. Я скажу маме, что ты встретишь меня.
Девушки уходят. Янка расхаживает по каморке, изредка поглядывая то на бумагу, что стопочкой лежит на столе, то на одежду Рудиса Сеглиня. Она лежит на кровати. «К черту, что я — пес какой-нибудь? Вечер устраивается для всех, независимо от того, приглашает ли меня Миците с собой или только велит подождать у дороги».
Янка, обозлившись, начинает поспешно одеваться.
Зал, где устраивался бал, помещался в верхнем этаже волостного общественного здания. Там же находился буфет, ибо в афишах было сказано: «Большой буфет и хороший духовой оркестр!» Триста гостей толклись в тесных помещениях, поднимая пыль и вдыхая ее. Самые видные семейства сидели в первых рядах. Временами раздвигался ситцевый занавес, и зрители могли видеть сцену и людей, которые что-то там делали. Какой-то фокусник показывал всякие чудеса: глотал шпагу, разрезал на куски своего ассистента и потом невредимым вытаскивал из ящика. Услаждали глаза зрителей и разными фокусами с водой и огнем. А когда публика достаточно натерпелась всяких страхов, появились два клоуна, которые весело дурачились и пели двусмысленные песенки.