Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Пурвмалиене пришла сюда из батрацкого дома. Муж был на сорок лет старше ее, с очень больным сердцем. Лет через пять он умер — не слишком рано и не поздно, именно так поступали все разумные люди. У них не было детей, как и у других подобных им супружеских пар. Молодую хозяйку сватали какие-то пожилые ремесленники и даже учитель, вышедший на пенсию, но она сказала:
— Мне и так неплохо, — ее уже не заботила нужда, а делить состояние с каким-нибудь пылким голодранцем было еще рано.
Во время войны в Пурвмалах останавливались военные. Затем расположились немецкие кавалеристы. Это было яркое, незабываемое
Хуже стало, когда войны затихли и военные рассеялись по свету. В Пурвмалах не хватало мужских рабочих рук. Старый Микелис, проживший здесь весь батрацкий век, был уже слаб, а парни, возвращавшиеся из армии, предпочитали селиться на побережье или хозяйничать, а не батрачить на краю болота. Но вот на Болотном острове появились новоселы — голытьба. Сухорукий Данден гордился пенсией, да он ни на что и не годен. А второму нечем гордиться; он счастлив, если сможет что-нибудь заработать. Так хозяйка Пурвмалов получила хорошего работника, а значительная часть залежных полей в ту весну опять увидела плуг. Луга тоже перестали сдавать исполу лачужникам. Теперь в Пурвмалах можно было держать больше скота. За несколько месяцев старая усадьба приобрела совсем иной вид. Были вычищены заросшие канавы, починены изгороди загона, появились новые мостики, а в дождливую погоду скот не вяз в топкой грязи у входа в хлев; этот угол засыпали свежим гравием.
Пурвмалиене умела быть благодарной. Может, старый Микелис думал, что эта благодарность полагается ему? Значит, он ошибался. Хозяйка знала, кого нужно благодарить за чистоту и порядок. Но она делала это так, чтобы не знали другие и не зародилась ненужная зависть. В субботние вечера и в дни, когда сбивали масло, она всегда откладывала в сторону лепешку или бурачок с маслом, и, когда Карл уходил домой, хозяйка провожала его, чтобы поговорить о работе на завтра. Зайдя за угол, где их нельзя было увидеть из дома, она вынимала из-под фартука спрятанный бурачок или лепешку и отдавала Карлу.
Такие гостинцы она посылала часто, это как бы входило в жалованье Карла. Если он пробовал возражать, Пурвмалиене только рукой отмахивалась:
— Вы мне отработаете. Разве здесь мало дела?
И сама спешила удалиться, словно стыдясь сделанного.
Как не взять, когда человек дает от всего сердца, а дома каждый кусочек приварка на вес золота. Так началось и так продолжалось — затянувшиеся дела трудно исправлять. А хозяйке только немного за тридцать, и она совсем недурна. Старый Пурвмал, этот нюхатель табака и ворчун, понятно, не оставил о себе никаких приятных воспоминаний, но позднее, когда в доме жили офицеры, Пурвмалиене усвоила некоторые полезные привычки. Она никогда не появлялась непричесанной и каждый вечер мыла лицо, иногда даже и шею. Ее нельзя было увидеть с забрызганными грязью ногами или в испачканной навозной жижей юбке. Она всегда выглядела чистой, свежей и подтянутой. Даже небольшая полнота не портила ее. Русые волосы живо обрамляли простой овал ее лица. Приятная женщина, трезвая, наделенная достаточной для ее положения житейской мудростью.
Кроме старого Микелиса, в Пурвмалах был еще пастух, мальчик лет шестнадцати — его звали Гарис — и работница Леонтина. Вот и вся прислуга. Во время сенокоса и других спешных работ нанимали поденных рабочих. Одно было отлично в
— Ну что это для такого крепкого мужчины. Не дотянете до ужина. Доедайте все, чтобы мне не нести назад.
Иногда она сидела так довольно долго, беседуя о хозяйственных делах и рассказывая о том, как здесь было прежде. Потом, словно вдруг опомнившись, вскакивала, и, покраснев, говорила:
— Как я сегодня заболталась. Люди бог знает что подумают… — и удалялась со смущенной улыбкой.
Карлу никогда не приходило в голову спросить у нее, что же именно люди могут подумать. Сам он ни о чем не думал — здесь была работа, деловой разговор и хорошее питание. Но хозяйке, вероятно, хотелось, чтобы он начал думать и наконец понял, как это подозрительно, что они так долго болтают вдвоем в уединенном месте. Он не отличался особой сообразительностью, поэтому ей пришлось высказаться более определенно.
— Вы еще ничего не слыхали? — спросила как-то хозяйка.
В тот день Карл чинил крышу стога на лугу у реки, и они сидели в тени за кустами.
— О чем именно? — спросил Карл.
— Кое-кто о нас сплетни распускает.
— Вот как?
— Рта, конечно, никому не заткнешь, но все же неприятно.
— Что же они говорят?
— Неудобно даже повторять, — покраснев, хозяйка смотрела в сторону. — Они говорят, что вы живете со мной.
— Богатая фантазия у людей. Кто же этот умник, что выдумал такое? Хотелось бы с ним поговорить с глазу на глаз.
— Только не делайте этого. С женщинами лучше не связываться. Я не хочу называть ее имени — здесь же, недалеко живет.
— Да, это весьма неприятно. Видно, придется мне не работать в Пурвмалах.
— Почему же? — испугалась хозяйка. Этот человек опять не понял ничего и своей несообразительностью мое все испортить.
— Но ведь вам неприятно слушать сплетни.
Сплетни… Как ему объяснить, что никаких сплетен нет, что все придумано ею, чтобы направить его мысли в нужную сторону.
— Вы думаете, что этим вы поможете? — вздохнула она. — Все равно будут говорить. Но уж если говорят, то… Самое обидное, что приходится все это выслушивать напрасно.
— Да, — сказал Карл.
— Как ты ни живи, все равно говорить будут.
— Это верно.
— Тогда уж лучше, чтобы ты знал, за что тебе приходится выслушивать. Хуже не будет.
Он ничего не ответил. Немного спустя она спросила:
— Разве не так?
— Что? — он взглянул на нее.
— Лучше терпеть виновному, чем без вины.
Карл, не ответив, взял топор, начал затесывать конец шеста. Крышу стога надо было закончить к вечеру. Обернувшись через некоторое время, он увидел, что хозяйка еще не ушла. Видимо, она не могла успокоиться насчет сплетен. Тогда он заговорил:
— Мы на Болотном острове к осени кое-кого ожидаем. Как вы думаете, кто это будет: мальчик или девочка?