Семья Зитаров. Том 2
Шрифт:
Гоба молчал.
— Нет, друг, такими делами я не желаю себя марать, — продолжал Карл.
— Тогда мне трудно тебе помочь. Ты получишь кустарник и пни.
— Ну что ж! Если другие это могут, почему я не могу?
— Но у тебя уйдет полжизни, прежде чем ты вздохнешь полной грудью.
— Зато другая половина будет моей, и никто не посмеет указать пальцем на меня или моих детей: «Вон один из тех!» У меня к тебе только одна просьба, и ты, вероятно, сумеешь ее выполнить.
— В зависимости от обстоятельств, дорогой Зитар.
— Я хотел просить вот о чем: если мне вообще что-нибудь дадут, то дайте землю в
— Может быть, устрою… — пообещал Гоба.
На этом их беседа кончилась.
Выполнив все формальности, Карл уехал в Курземе, чтобы разыскать Сармите.
Он нашел ее в одной из усадеб в окрестностях города Талсы. Немецкие войска, оставляя Курземе, не сожгли дом Валтеров и хлев — они были из камня. Зато клеть сгорела до основания. Но пока она им не была нужна: у хозяина усадьбы, старшего брата Сармите Жана, еще нечего было там хранить.
До войны Валтеры арендовали усадьбу у барона. Когда Жан вернулся из немецкого плена, ему отдали усадьбу как надел за погибшего брата Ансиса и как долголетнему арендатору. Хозяйство было небольшое — в общей сложности около сорока пурвиет, но Жану Валтеру стоило немалых трудов привести эти сорок пурвиет в порядок. Нужно было заново покрыть кровлей все постройки, подготовить сельскохозяйственный инвентарь и семена, вырастить скотину, а затянутые травой залежи превратить в воля и нивы. Жан Валтер вместе с женой кое-что уже сделали, но многое еще оставалось незавершенным.
Появление Карла здесь никого не удивило. Сармите ждала его всю зиму, а остальные знали, кем он был для нее. Догадываясь, что им нужно о многом поговорить без свидетелей, брат Сармите и ее невестка всю вторую половину дня работали во дворе.
Карл все время думал, что разговор будет очень коротким и простым, ведь для них все было ясно. Но оказалось, что это совсем не так легко. Вместо того чтобы рассказать Сармите, как он тосковал по ней, как спешил сюда и как рад, что они опять вместе, Карл долго, пространно, с ненужными подробностями рассказывал о недавних переживаниях в тюрьме. А разве Сармите была лучше? Разве не прятала она сияющих глаз? Разве осмелилась хоть раз прижаться к своему другу? В будничный день она надела лучшее платье и, неизвестно почему смущаясь, самым подробным образом расспрашивала Карла о событиях минувшей зимы и рассказывала о том, что сама делала в это время. Благоразумный, обстоятельный разговор: всю зиму стоит очень хороший санный путь, у нас есть четыре поросенка… Позавчера брат вычистил дымоход…
Это могло продолжаться до вечера, но, к счастью, в конце концов они опомнились. Не для того ведь Карл приехал в Курземе и Сармите оторвалась от домашних дел, чтобы занимать друг друга подобными разговорами.
— Я был в Зитарах, — решительно начал Карл.
— Да? — голос Сармите сразу приобрел другой оттенок. — Как там теперь? Дом, вероятно, сгорел.
— Нет, дом цел. Хозяином заделался Эрнест. Встретил меня, как цербер: «Никому здесь, нет места». Без суда там ничего не получится, но, я думаю, не стоит начинать. Если даже получишь через суд свою часть усадьбы, что это будет за жизнь! Два кота в одном мешке.
— Это верно.
— Я теперь думаю о том, где бы обосноваться. Как будто есть возможность получить
— Разве в Сибири не было пней? А потом там жилось не так уж плохо.
— Конечно, со временем, когда разработаешь землю… Но это нелегкий труд. О себе я не беспокоюсь, вся жизнь еще впереди. Потерпел бы первое время, потрудился бы над землей. Но… — у него не хватило смелости сказать самое главное.
— В чем же ты сомневаешься? — спросила Сармите. Оба смотрели в разные стороны, и оба покраснели.
— Я один там ничего не сделаю… — с трудом выдавил Карл. — Одному нечего и начинать. Лучше уж наняться к какому-нибудь хозяину в батраки или работать в городе.
— Почему же тебе идти туда… одному?
— Я не знаю. Может быть, оно и не так. Но имею ли я право приглашать с собой в такую жизнь другого человека? Что я могу ему обещать? У меня нет ничего. Впереди лишь тяжелый труд, а вначале, кроме того, и нужда. Помощи тоже не от кого ждать.
— Разве ты с кем-нибудь уже говорил?
— О помощи?
— Нет, о том… о чем ты сказал сейчас.
— Затем-то я и приехал сюда. Ты думаешь, я могу об этом еще с кем-нибудь, кроме тебя, говорить?
— Нет, не знаю. Но если ты думаешь, что я…
— Только тебя я и имею в виду.
— …что я боюсь трудностей…
— Я этого не говорю.
— …и что я думаю только о том, как бы легче и богаче…
— Разве я это сказал?
— …тогда ты меня не знаешь.
Вот и все — чистый пустяк, одна мысль и несколько слов, но как трудно произнести их — с каким напряжением и натугой. После этого сразу легче стало. Опять можно было говорить друг другу милые, смешные слова, шутить над своей застенчивостью и сомнениями, ворковать о будущем.
— И ты будешь моей женой. Всю жизнь будем вместе.
— До самой смерти.
— И всегда будем верными, хорошими, хорошими друзьями?
— Попробуем, может быть, и получится.
— А если мы когда-нибудь поссоримся?
— Тогда мы больше не будем друзьями.
— Конечно, так и будет. Этого нельзя допускать. И почему ты мне так нравишься?
— Сама не знаю, что я в тебе нашла хорошего. Почему я должна любить именно тебя?
— Но подумать только: она последует за мной хоть в болото и никогда не уйдет. Жидкая путра [25] и соленая салака, хлеб с мякиной и картофель в мундире… Какими же станут эти пальчики через год, через несколько лет? Сармите…
25
Жидкая путра — жидкая ячневая каша с простоквашей, национальное латышское блюдо.
Они шутили до тех пор, пока у обоих на глазах не показались слезы. Но они улыбались. Странные люди. Так кончился второй разговор.
Сармите рассказала невестке о большой перемене в своей жизни, та, в свою очередь, передала эту новость мужу, и вечером они уже могли все вместе обсудить кое какие важные вопросы.
— Когда вы собираетесь начать свою новую жизнь? — спросил Жан Валтер.
— Лучше всего нынешней весной, — ответил Карл. — Если только землеустроительная комиссия к тому времени отведет землю. Гоба, правда, обещал разрешить этот вопрос на первом же заседании.