Семя зла
Шрифт:
— У меня работа на Дроне VII, — сухо усмехнулся тот. — Компьютерным клерком.
— У меня тоже там работа, — Мерсер решил не заострять внимание на том, что его собственная должность была постоянной, высокопрофессиональной и хорошо оплачиваемой. — Я и не думал, что ты пустишься в странствие ради работы.
— Нет… до недавних пор я вел довольно статичный образ жизни. Правда, время от времени позволял себе пошалить! — Он усмехнулся и окинул взглядом зону отдыха. — Это всего на семь месяцев, и мне оплачивают обратную дорогу. —
Мерсер кивнул, думая о своем. Он вспоминал Брайана четырнадцатилетним мальчишкой: в ту пору Брайан внезапно посерьезнел и обрел сосредоточенный вид, как если бы его стала занимать некая мрачная и фундаментальная проблема. Выяснилось, что так оно и было: интерес Брайана к науке и философии из абстрактного и интеллектуального вдруг стал требовательным, личным и срочным. Как познаваемо что-либо? Лишь через посредство чего-то еще. А как познаваемо это что-то еще? Лишь через какие-либо иные формулировки. И так далее, и так далее по цепи, пока о неизвестности не остается судить в терминах неизвестного. Конечным результатом любых рассуждений становилось прежнее невежество.
Словно издевка над всеми философами. Вместе с тем пытливый людской ум невозможно унять, и Брайан сосредоточился на проблеме поиска обходного маршрута.
Он никогда не отличался словоохотливостью на сей предмет. Мерсеру было интересно, как у него дела, но интересоваться продвижением исследований в открытую казалось неудобным.
— У меня дела шли не слишком весело, — внезапно проговорил Брайан серьезным тоном. — Зарабатывать на жизнь — скучное занятие. А что до прочего…
Мерсер выжидал.
— Ну и что? — раздраженно бросил Брайан. — В итоге умрешь, и на этом точка.
— Да. — Иного ответа Мерсер не придумал.
— Пойдем на обзорные экраны поглядим, — сказал Брайан спустя миг.
И поднялся. Мерсер последовал за ним из зоны отдыха через фойе, застеленное плюшевыми коврами, и в обзорную рубку.
Здесь на телеэкранах пассажиры могли наблюдать бездны космоса, в которых летел исполинский корабль. Шесть дисплеев демонстрировали вид с кормы, с носа и еще в четырех направлениях. Они имели овальную форму, каждый по длинной оси достигал трех футов.
Обзорная рубка напоминала картинную галерею. Экраны были размещены на стенах, подобно картинам: общее впечатление не складывалось, зритель вынужден был рассматривать каждый по отдельности.
Звездолет перемещался по краю Галактики, и даже в экранной передаче забортные виды впечатляли. Вот проявился огромный рифт среди звезд — область, закрытая газопылевыми облаками. Вот просветлела и блеснула огромная галактическая линза. А вот экран, показывавший просторы за краем: совершенно черный, если не считать нескольких тусклых точек света.
Брайана смущала мысль, что как ни прекрасны эти сцены, а это ведь всего-навсего изображения с камер на корпусе.
— На это стоит посмотреть.
— О да.
Брайан заговорщицки склонился к Мерсеру.
— Меня вот что волнует. У всех межзвездных кораблей корпуса лишены иллюминаторов. Прямого обзора нет. Почему это так?
Мерсер поразмыслил.
— Наверное, так удобней. На Каддане II я погружался на дно серного моря в огромной субмарине; там тоже не было иллюминаторов.
— Под давлением в десять тысяч атмосфер это разумно. А в космосе подобных инженерных трудностей возникать не должно.
— Наверное, так просто удобней, — повторил Мерсер.
— Нет, не все так просто. Никому не разрешают выглядывать наружу. Даже экипажу. Все наблюдения проводятся непрямыми способами, через аппаратуру, размещенную на корпусе. Но попробуй только поинтересуйся, почему! Такое впечатление, что космос у всех у них вызывает фобию или еще что-нибудь…
— Какая разница? — спросил Мерсер. — Восприятие в любом случае косвенно. Ты регистрируешь окружающий мир посредством органов чувств и проецируешь образы куда-то себе в мозг, словно по телевидению. Представь себе эти дисплеи внутренними оконечностями сенсорных каналов звездолета.
— Все равно забавно, — упрямо пробормотал Брайан.
— Ну, жаловаться на это нет смысла. Причина, очевидно, существует, и она конструкционной природы.
Брайан прекратил спор. Он понимал, что у Мерсера отличная научная подготовка; тот уверен, что корабль в превосходном состоянии и без проблем пересекает межзвездную пустоту. Ментально Мерсер подчинен судьбоносной Московской Декларации Последнего Коминтерна 2150 года.
Тот Коминтерн, породивший всю современную цивилизацию, провозгласил нерушимое господство человека над природой.
Брайан отдавал должное достижениям наукократического коммунизма, утвердившегося на Земле в то время и управляющего планетой поныне. Но эта часть доктрины, пускай и столь прочно укорененная в массовом сознании, не давала ему покоя. Он размышлял, насколько серьезно относятся к ней сами Внутренние Наукократы спустя два столетия.
Они покинули обзорную рубку и около получаса блуждали по коридорам. Потом Мерсер объявил, что хочет спать.
— Мне кажется, разумнее выработать четкий ритм, — добавил он.
Брайан равнодушно кивнул. Они договорились встретиться в зоне отдыха следующим утром, поскольку на завтраке скорее всего разминутся.
Брайан не сразу отправился к себе в каюту. У него не хватило силы воли выработать импровизированное расписание суток, а вдобавок он кое-что задумал. Он двинулся по коридорам, залам и галереям огромного судна. Пассажирская секция протянулась практически от борта до борта, упираясь на корме в машинное отделение, а на носу — в такие же запретные помещения, где обитали наукократы экипажа.