Семья Звонарёвых
Шрифт:
Зато тяжелораненные все видели в мрачном свете.
– Куда нам с немцем воевать! У него все, а у нас и артиллерии меньше, а тяжелой и вовсе нет. И воюет он по-умному. Зря людей на смерть не посылает. А наши командиры или трусливы и прячутся за солдатские спины, или дураки - зря посылают людей на убой, без артиллерийской подготовки, без разведки.
Эти настроения находили живой отклик у солдат, которые начинали вспоминать тысячи примеров из мирной жизни, подтверждающих эти рассказы.
Вскоре на одной из станций увидели и немецких пленных. Уже немолодые, мрачные
– Дурьи вы головы!– не замедлил вмешаться в разговор Блохин.– Да откуда солдату знать, почему война началась? Послали, он и пошел, не спрашивая, куда и зачем.
– А он бы спросил у начальства, - заметил один из солдат.
– Поди ты спроси: офицер и объяснит тебе все - кулаком по морде. Узнаешь, как задавать такие вопросы. Приказало начальство - сполняй! А то взгреют, - коротко отозвался Блохин.
Зуев под нажимом тети Вари успел неплохо навостриться в немецком языке и теперь более или менее успешно применял свои знания в разговоре с пленными. Они сообщили, что всего несколько дней назад мирно трудились в своих деревнях, когда их внезапно оторвали от труда, семей и срочно отправили в армию. Им разъяснили, что царь Николай напал на Германию и решил забрать все богатства страны. Поэтому надо упорно защищать родину, и Восточную Пруссию прежде всего.
– Так ведь это вы, немцы, напали на нас!– возражал им Зуев.
– В Восточной Пруссии находятся только резервные и ландштурменные, ополченские, части. Если бы кайзер решил воевать с Россией, то, конечно, сосредоточил бы у ее границ отборные первоочередные полки и дивизии, резонно отвечали немцы.– Нет, это ваш царь напал на нас.
– Видишь, как здорово закручено, - проговорил Блохин.– Нам забили в головы, что немец на нас напал, а им - что мы на них напали. Хитрая механика получается. Василий, спроси вон у того детины, - указал Блохин на высокого широкоплечего немца, угрюмо смотрящего на русских, - пускай покажет руки, узнаем, кто он. Руки, они почище любого паспорта расскажут о человеке.
Немец неохотно протянул свою натруженную ладонь, всю покрытую мозолями.
– По пачпорту или рабочий с завода, или батрак с деревни, - определил Блохин.– Такому война ни к чему. Ему работать, чтобы прокормить семью и себя. Скажи ему, что я тоже рабочий человек, - и солдат показал свою шершавую загрубелую ладонь.
Немец, видимо, понял, что перед ним свой брат, подневольный человек, и слабо улыбнулся.
– Гут, гут, карош, - пробормотал он.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что Макс Грюнвальд, как звали немца, жил в Западной Пруссии, имел небольшой хутор, но больше батрачил у соседнего помещика-барона.
Дома у него остались жена и трое детей-подростков. Самое большое его желание было - поскорее вернуться домой.
Около Вильно стали встречаться целые эшелоны с породистым скотом, сельхозмашинами и другим ценным имуществом,
– Видали, братцы, сколько добра набрали наши солдатики?– тихо спросил Блохин у ездового Федюнина.
Тихий, застенчивый, уже немолодой, Кондрат Федюнин был крестьянином из большого села Медведки Тульской губернии. Дома он оставил жену, двоих девок на выданье и мальца Кольку, еще несмышленыша. Когда Кондрат говорил о сыне, его лицо молодело, разглаживался задубевший в морщинах лоб и дрожали в несмелой улыбке губы.
Как-то однажды увидел Блохин такую же робкую улыбку на обветренных губах Кондрата, когда он чистил скребком крутые бока сильной лошади-тяжеловоза. О чем он думал тогда? Может быть, о сыне Кольке, который подрастет и будет помощником отцу в хозяйстве, а может быть, об этой могучей лошади, которая, будь она у него, сразу вытащила бы из нужды всю его семью.
– Что ты, как девку, оглаживаешь его?– засмеялся проходивший тогда мимо разведчик Петр Лежнев.
– Дюже коняга справный, - медленно и тихо ответил Кондрат, доброй рукой похлопывая по чистой, лоснящейся шерсти мерина.– Такого конягу - и на войну! Ведь убить могут али покалечить. Ему бы пахать да пахать...
– И-их, - махнул на него рукой Лежнев.– Нашел, кого жалеть. Ты бы людей пожалел. Вот сколько их положат!
Кондрат ничего не ответил, только мечтательная добрая улыбкапокинула его губы, и лицо сразу как-то постарело.
Долго потом вспоминал Блохин лицо Кондрата и его добрые, жаждущие крестьянской работы, руки. Вот и сейчас, увидя Федюнина, Блохин заговорил с ним:
– Видал, сколько добра набрали наши солдатики? А для кого? Для царя-батюшки. Чтобы сердце его порадовалось. А что получили солдатики, которые за это головы сложили или искалечены на всю жизнь? Кукиш с маслом, три аршина земли да осиновый крест! У царя и своего добра девать некуда, а тут без куска хлеба остались вдовы и сироты. В пору и отдать это имущество народу. Так нет! Ни денег, ни имущества солдатам не видать, как своих ушей!
– Где же правда на земле после этого?– возмутился подсевший к ним Лежнев.– Мы кровь проливаем, а кто-то на этом карманы себе набивает. Пусть бы и шли воевать те, кому война выгоду приносит.
– Чудаки вы, братцы! Да войны для того и устраиваются, чтобы богатый богател и беднел нищий. Придет время - во всем разберемся, что к чему и зачем! Хотели было разобраться после японской войны, в девятьсот пятом, на Пресне в Москве. Да царь-батюшка свою лейб-гвардию из Питера прислал. Ну, и прихлопнула смелые головы царева гвардия! Так и остались на бобах солдаты да рабочие с крестьянами, - неторопливо повествовал Блохин.