Семья Звонарёвых
Шрифт:
На платформе стояли Борейко и Звонарев, тоже осматривали попадавшиеся навстречу эшелоны.
– Очевидно, в Германии не ожидали, что мы так скоро сумеем начать военные действия, - говорил штабс-капитан.– Немцы были захвачены врасплох. В результате - неожиданные для нас самих успехи в первых боях. Но, надо думать, нашу армию скоро остановят первоочередные части немцев. Тогда картина будет другая. Солдаты-то выстоят и перед лучшими немецкими полками! Зато генералы сдрейфят и начнут отступать. Не верю я этому фон Ранненкампфу, фон Торклусу и фон Фитингофу,
От Вильно повернули на Ковно, и стало ясно, что тяжелая батарея направляется в район, где действовала 1-я армия. Движение эшелона все более замедлялось.
Станция высадки не была указана, и даже коменданты станций ее не знали. Тяжелые батареи направлялись то в одно место, то в другое, в зависимости от складывавшейся на фронте боевой обстановки.
Только и слышались разговоры о подавляющем превосходстве немецкой тяжелой артиллерии. Поэтому, все командующие армиями и корпусами старались заполучить себе тяжелые батареи.
Борейко старательно собирал сведения о действиях германской тяжелой артиллерии, о ее баллистических данных и тактическом применении в бою.
– Наши гаубицы ничуть не хуже хваленых крупповских пушек и, вероятно, действуют в бою тоже неплохо, - говорил штабс-капитан, поглаживая рукой тупорылые, короткие тела своих пушек.
– Вся беда в том, что у нас их мало. У немцев к каждому корпусу придается тяжелый артиллерийский полк из трех дивизионов. Это равнозначно нашей тяжелой бригаде. А у нас она придается армии, состоящей из трех-пяти корпусов. Таким образом, мы имеем тяжелых орудий в три-пять раз меньше, объяснил Звонарев.
Стоянки эшелона делались все длиннее. Артиллерийские эшелоны часами простаивали на полустанках и у блокпостов. Наконец пехотные части и легкая артиллерия стали сгружаться и двигаться дальше походным порядком. Тяжелые пушки по прифронтовому бездорожью могли идти только со скоростью трех километров в час, причем материальная часть от такого способа транспортировки быстро портилась. Поэтому тяжелые батареи старались подвезти возможно ближе к месту боевых операций.
Наконец батарея добралась до пограничной станции Вержбалово.
Была ночь, но ярко освещенная станция блестела огнями. Началась разгрузка эшелона.
Первая армия весь день вела бой с переменным успехом. Штабы переезжали с места на место. Найти их ночью было трудно. До рассвета решено было никуда не отходить от станции выгрузки.
На западе виднелось зарево пожаров, издали доносился глухой грохот кононады. По дорогам к станции тянулись бесконечные вереницы обозов, артиллерийских парков, санитарных повозок с раненными и различный войсковой транспорт. Армейский тыл только еще устраивался и разворачивался.
С первыми проблесками зари Борейко вышел из палатки и начал осматриваться. Вокруг, сколько было видно глазу, расположились воинские части, организации, большей частью тыловые. Рядом с пакгаузом разбил свои палатки лазарет. Над ним вился белый флаг с красным крестом, вокруг суетились в белых халатах санитары, сестры, врачи. С запада по шоссе
Интенданты у наспех сколоченных навесов сгружали продовольствие, обмундирование и тут же выдавали его подъезжавшим интендантским повозкам различных воинских частей. Несмотря на раннее утро, вокруг станции толпился народ, главным образом солдаты. Стоял беспрерывный шум голосов, кто-то кричал, кто-то ругался. Общего порядка и управления всей этой разноголосой, разноликой многочисленной толпой не было заметно. Все шло самотеком. Каждый добивался своего по мере своих сил и способностей.
– Обычный российский кабак! Каким он был в Маньчжурии, таким остался и сейчас, - хмуро проговорил Борейко и приказал усилить караулы вокруг батареи.
Стало известно, что бои идут верстах в десяти-пятнадцати к западу от границы, у города Гумбинена. Борейко сумрачно прислушивался к отдаленному гулу боя, грохоту артиллерийской кононады. Он понимал, что неповоротливая тяжелая батарея может без труда стать добычей противника.
Вдруг на шоссе, проходившем мимо станции, показалась группа всадников. Над ней развевался стяг. Борейко понял, что перед ним сам командующий 1-й русской армией генерал от кавалерии фон Ранненкампф со своей штабной свитой. Толстый краснолицый генерал с огромными полуседыми усами и подусниками, выпучив злобные глаза, матерно ругал кого-то из своей свиты. Борейко поспешил к батарее, понимая, что вид тяжелых пушек тяжелой батареи привлечет к себе внимание командующего армией. Так и случилось. Ранненкампф подъехал к артиллерисиам. Борейко раскатисто скомандовал "смирно" и подошел к генералу с рапортом.
– Седьмая батарея первой тяжелой бригады?– переспросил генерал.
Борейко подтвердил. Один из офицеров штаба что-то доложил командующему. Выслушав его, генерал зычным хрипловатым голосом поздоровался с солдатами, дружно гаркнувшими ему в ответ.
– Будете находиться в распоряжении моего штаба. Для выяснения обстановки свяжитесь с ближайшим штабом дивизии, но это отнюдь не значит, что он может вами распоряжаться! Вы мой главный артиллерийский резерв, подчеркнул Ранненкампф.
– Слушаюсь, ваше превосходительство, - ответил Борейко.
Генерал небрежно козырнул и поехал дальше.
– Видал, Филипп Иванович, каков на вид знаменитый Ранненкампф? обернулся Лежнев к Блохину.
– Видал. Не говорит, а лает, и все матом! Для русского человека у него других слов нет. От японцев бегал, как заяц, зато безоружных рабочих вешал и стрелял сотнями, если не тысячами.
– И как его до сих пор не убили?– удивленно проговорил Лежнев.
– А что толку-то? Одного убьешь - десять на его место в очереди стоят. Силы только переводить зря. Нет, уж лучше поднапрячься маленько, да всех разом и турнуть. С ветерком, чтоб не воняло. Я так понимаю...